Огневой вал наступления
Шрифт:
Попытка фашистского командования 6-й полевой армии массированными танковыми атаками прорваться к Дону через станицу Качалинская была отражена 13-й истребительной бригадой. Ее артиллеристы, минометчики и оба бронебойных (противотанковые ружья) батальона трое суток удерживали позиции, отбивая множество танковых атак, поддерживаемых с воздуха пикирующими бомбардировщиками. Противотанкисты сожгли и повредили 38 немецких танков, сами потеряли 18 орудий из 24. Однако большие потери врага не обольщали нас. Один комбат прямо сказал мне:
— За сутки-двое две трети этих танков немцы отремонтируют и опять введут в бой. А мы свои пушки уже не введем.
— Почему?
— Потому что вывезти их, поврежденные, с поля боя не смогли. Не на чем было.
Тот же вопрос возник и при разборе августовских боев южней Сталинграда.
— Побило коней.
Дело в том, что летом — осенью сорок второго подавляющее большинство артиллерийских противотанковых частей все еще возили свои орудия в конных упряжках. На открытой степной местности, при господстве вражеской авиации, при массированных танковых атаках, зачастую с нескольких направлений одновременно, конная артиллерия быстро теряла свои маневренные качества. Кони выходили из строя, артиллеристы лишались средств передвижения, или, как принято у нас говорить, средств тяги. [50]
Доклады всех наших товарищей, приезжавших из Сталинграда, сводились к одному; пушка ЗИС-3 хорошо зарекомендовала себя и как противотанковое средство, и как легкое орудие, которое с успехом вело борьбу с артиллерией противника, с его пехотой, разрушало траншеи, проволочные заграждения и тому подобное. Однако необходимо как можно скорей перевести противотанковую артиллерию на механизированные средства тяги. Это актуальнейшая задача дня.
Не надо думать, что такие вопросы решались на совещаниях и заседаниях с докладами и содокладами. Нет! Год войны всех нас — и начальников и подчиненных — приучил к оперативности. Так было и с решением о переводе на автотягу артчастей. Николай Николаевич Воронов собрал накоротке заместителей и начальника штаба, все они заранее прочитали подготовленные нами материалы, в том числе различные свидетельства участников боев. Обговорили и тут же решили: при распределении каждой новой партии автотягачей предпочтение отдавать противотанкистам.
Результаты этого решения вскоре же стали видны всем заинтересованным сторонам. С переводом легких артполков на механическую тягу резко возросла их маневренность, уменьшились потери, повысилась эффективность боевого применения иптаповских частей.
* * *
Среди других вопросов, которыми пришлось летом — осенью 1942 года заниматься нашему оперативному отделу, был и такой, как определение боеспособности итальянской и румынской артиллерии под Сталинградом. Прорвавшись к Волге близ северных предместий города и выйдя к его южной, а затем и западной окраинам, обе немецкие армии — 6-я полевая и 4-я танковая — уже в сентябре увязли в уличных боях и потеряли оперативную подвижность. И чем более теряла силу вражеская ударная группировка, чем сильней втягивалась в кровопролитные бои в самом городе, тем слабей становились ее растянувшиеся фланги. Чтобы компенсировать эту опасную ситуацию, гитлеровское командование выдвинуло на фланги войска тогдашних своих союзников — фашистской Италии и королевской Румынии. Так на нашей рабочей карте появились 8-я итальянская и 3-я румынская армии северо-западней Сталинграда и 4-я румынская армия — южней города.
Если о румынской королевской армии и ее артиллерии мы имели достаточно полное представление, то особенности [51] организации, тактики, боевой подготовки итальянской артиллерии нам предстояло изучить. В предыдущих операциях на советско-германском фронте войска Муссолини были представлены лишь тремя частично моторизованными дивизиями с легкой артиллерией. А в августе — сентябре под Сталинградом перед нами предстала полнокровная армия — три армейских корпуса, оснащенных артиллерией и минометами разных калибров, вплоть до тяжелых.
Разведывательная информация, в том числе полученная от пленных, помогла нам получить достаточно ясное представление о боевых возможностях 8-й итальянской армии. Разнокалиберность легкой артиллерии уже не говорила в ее пользу. Например,
Насыщенность пехотных частей и соединений артиллерией была в итальянской армии достаточной. Пехотный полк имел пушечную батарею, каждый батальон — шесть противотанковых пушек и четыре миномета. Дивизии и корпуса располагали штатными артиллерийскими полками с тяжелыми пушечными дивизионами. А в конно-моторизованной дивизии «Черели» (два кавалерийских и два пехотных моторизованных полка) имелись два артполка — конный и на мехтяге.
В чем итальянцы превосходили своих немецких и румынских союзников, так это в моторизации артиллерии. Напомню, что летом — осенью 1942 года артполки немецких пехотных дивизий в подавляющем большинстве были на конной тяге. Аналогичные артполки 8-й итальянской армии насчитывали в штате более 150 автомашин каждый. Легкая пушечная батарея имела до 10 автомашин. Таким образом, организационная структура, противотанковая направленность, моторизация — все это соответствовало требованиям, которые предъявила к войскам вообще, к артиллерии в частности, вторая мировая война — «война моторов», как ее еще называли. Однако перечисленные выше [52] факты не могли компенсировать слабую тактическую и огневую подготовку итальянских артиллеристов, а также их нестойкость в бою. Когда в конце августа наши части нанесли короткий удар с форсированием реки Дон, итальянская пехотная дивизия «Сфорческу» в панике бежала на юг и остановилась только после 10–15-километровой «пробежки». Артиллеристы этой дивизии практически не оказали своей пехоте никакой огневой поддержки и многочисленный автотранспорт использовали, для того чтобы умчаться в тыл, подальше от боя.
Примерно в 20-х числах сентября генерал-полковник Н. Н. Воронов вызвал к себе полковника М. В. Ростовцева и меня. Внеочередной вызов почти всегда означал какую-то новую задачу. Николай Николаевич Воронов и Федор Александрович Самсонов рассматривали карту, перебрасывались короткими репликами. Генерал Воронов жестом пригласил нас к знакомой до мельчайших штрихов карте Сталинградского сражения, сказал так:
— Фланги фашистской группировки чрезвычайно растянулись. Немецкие армии завязли в уличных боях. Это процесс необратимый. Вражеские потери будут расти, сталинградская мельница будет перемалывать их резервы, и в конце концов немецкое командование передаст свои фланги на попечение союзников. К вам, товарищи, просьба такая: предельно усильте внимание к фланговым группировкам противника; по возможности регистрируйте все артиллерийские перегруппировки на флангах; в идеале нам сейчас и в ближайшее время необходимо знать расположение каждой немецкой, румынской, итальянской батареи. Именно здесь и здесь — на флангах. Существенные в этом смысле факты немедленно докладывайте Федору Александровичу или мне...
Вышли мы с Мишей Ростовцевым, он и говорит мне:
— Ты понял?
— Понял.
Дело в том, что, обсуждая обстановку под Сталинградом, сильные контрудары наших войск против северного фланга фашистской группировки, мы с Михаилом не раз останавливались взглядом на дальнем конце этого фланга, где велись пока что бои местного значения. Самое слабое место во всем фронте немецко-фашистской группы армий.
Конечно, мы не знали, что несколько дней назад в Ставке советского Верховного Главнокомандования зародился план, который два месяца спустя воплотился в дело — в наступательную операцию по окружению, ликвидации и [53] пленению 330-тысячной группировки немецко-фашистских войск под Сталинградом. Да если бы мне и сказали о таком плане, я сразу не поверил бы. Уж больно тяжким было в те дни положение Сталинграда. Фашисты ворвались в город, рассекли его оборону на изолированные части, прижали защитников города к Волге. Берлинские радиокомментаторы отсчитывали часы, оставшиеся до окончательного падения Сталинграда.