Огневой вал наступления
Шрифт:
Известно, что в Московской битве не было оперативной паузы между оборонительным сражением и переходом наших войск в контрнаступление. Это потребовало от штабов исключительно напряженной и точной работы. Артиллерийские наступательные группировки создавались в ходе непрестанных оборонительных боев. Мне неизвестны еще были сроки, когда Юго-Западный фронт нанесет контрудар, но, получив указание начальника штаба артиллерии полковника Гусакова немедленно подготовить расчеты на две артиллерийские группировки — северо-восточной и юго-восточней клина, вбитого 34-м немецким армейским корпусом под Ельцом, — я понял, что день наступления недалек.
Работа была
В своих воспоминаниях маршал И. X. Баграмян приводит цифровые данные обеих артиллерийских группировок{3}, я же расскажу об одном разговоре, который дает некоторое представление о том, какую ценность представлял для нас тогда каждый орудийный ствол. С начальником штаба артиллерии полковником А. А. Гусаковым мы обговорили одну идею и пришли к генералу И. X. Баграмяну посоветоваться. Идея была такова: снять с охраны тыла шесть бронепоездов и усилить их артиллерией ударные группировки. Бронепоезда помимо средних и тяжелых полевых орудий в бронебашнях располагали и зенитной артиллерией. Поэтому естественной была первая же реплика Баграмяна: [24]
— Оголим противовоздушную оборону железнодорожных узлов.
— Немецкая авиация резко снизила активность, — напомнил Гусаков.
— Надолго ли? — спросил Баграмян и сам же ответил:
— По нашим разведданным, немецкая авиация при всех условиях, включая большие потери, переброску бомбардировочных частей на аэродромы московского направления, вполне способна нанести сильные удары по тылам Юго-Западного фронта...
Кладу перед ним на стол маленькую справку. Бронепоезда в сумме имеют 24 орудия, восемь из них — тяжелые. А во всей ударной группе Арсентия Михайловича Городнянского 26 орудий и минометов.
— Впечатляет! — согласился Иван Христофорович. — А как ввести в бой бронепоезда?
Вопрос по форме простой, но по существу сложный. Враг оседлал железнодорожную рокаду, выйти к ней с востока бронепоезда могут только через Елец, а он тоже у противника. Следовательно, одно из главных преимуществ артиллерии, одетой в броню и поставленной на рельсы, — маневренность — сведено почти к нулю.
Пришлось мне подробно доложить о рекогносцировке местности в районе Ельца. Проводил я ее вместе с железнодорожниками, с командирами бронепоездов. Обошли и облазили весь передний край, вдоль которого, то уходя во вражеское расположение, то возвращаясь в наше, тянулась насыпь железной дороги. Ремонтники уверяли, что, если наши войска возьмут Елец, они быстро восстановят главные повреждения и бронепоезда выйдут на железнодорожную рокаду.
В общем, надо было выбирать: либо оставить бронепоезда на охране станций от воздушного врага, либо вывести их на передовую, усилив наши наступательные артиллерийские группировки шестью батареями. Решили рискнуть, приняли к исполнению второй вариант, безусловно более активный.
6 декабря 1941 года войска правого крыла Юго-Западного фронта перешли в наступление, к 13 декабря окружили основные силы двух пехотных дивизий 34-го немецкого армейского корпуса и к 16 декабря разгромили их. Мы освободили свыше 400 населенных пунктов, в их числе Елец и Ефремов, за десять дней продвинулись на запад на 80–100 км, захватили 150 орудий, 250 пулеметов, более 700 автомашин [25] {4}. А если рассматривать сложившуюся обстановку с точки зрения взаимодействия правофланговых соединений нашего фронта с левым флангом Западного фронта, то их совместный удар нанес тяжелое поражение 2-й полевой и 2-й танковой немецким армиям и снял угрозу охвата противником Москвы с юга.
До конца года войска Юго-Западного фронта продолжали активные действия, атакуя врага ограниченными силами с целью сковать его соединения и не позволить перебрасывать их с нашего участка на московское направление. Там продолжалось контрнаступление советских войск. Противник чрезвычайно нуждался в резервах, но мы не позволили ему снять с нашего направления ни одной укомплектованной дивизии.
Перед Новым, 1942 годом к нам приехал главком маршал С. К. Тимошенко и от имени Президиума Верховного Совета СССР наградил орденами и медалями большую группу генералов и старшего командного состава штаба и управления Юго-Западного фронта. Награды получили и мы с начальником штаба артиллерии полковником Гусаковым. Привинчивая орден на гимнастерку, он спросил:
— У тебя тоже первый?
— Первый.
— Это нам за трудное лето, за прямую наводку, — сказал он задумчиво.
А я вдруг произнес то, что уже давно меня мучило:
— Надоело в штабе.
— Мне тоже, — сказал он. — Чувствую себя на месте, а охота опять в строй.
— Пошли к начальству? — предложил я. — Пока у начальства хорошее настроение.
— Пошли! — согласился он, и мы сразу отправились к Михаилу Артемьевичу Парсегову, изложили просьбу.
— Оба? Сговорились? — изумился он и принялся нас ругать. Дескать, уйдет начальник штаба, уйдет начальник оперативного отдела, что останется от штаба артиллерии и что прикажете делать ему, начальнику артиллерии?
Он был искренне возмущен нашей просьбой, да и я, будь на его месте, наверное, не похвалил бы основных помощников за то, что они собрались уходить из штаба. Но Михаил Артемьевич Парсегов, погорячившись, все же пошел к главкому, [26] бросив с порога: «Ждите!» Вернувшись, сказал: «Ступайте к Семену Константиновичу, он вам пропишет ижицу!»
Вошли мы в кабинет маршала Тимошенко, он улыбнулся.
— Награждаю, — говорит, — а вы убегаете из штаба? Хотите в 28-ю армию{5}?
— Хотим! — сказали мы с Гусаковым.
— Ну и славно! — сказал Семен Константинович. — Армия, как вы знаете, формируется. Ее артиллерия тоже. Вы, — обратился он к полковнику Гусакову, — назначаетесь начальником артиллерии армии, а вы, полковник Казаков, назначены его первым заместителем. Довольны?
— Так точно!
Мы выехали в расположение 28-й армии. В пути говорили о последних новостях с фронта под Москвой. Громим и гоним немца там, будем громить и гнать его из Харькова, из Донбасса, с Украины вообще. Это нам казалось очень близким. Оттого-то мы и отпросились из штаба в строй. Очень хотелось своими руками мстить врагу. Это была наша психология тех зимних месяцев, события которых волновали и воодушевляли весь советский народ. Великая победа под Москвой — она как бы озарила горизонт всей войны. Не зря же сказал потом поэт: «И Берлин, если помнится, назван был под Москвой».