Огни святого Эльма
Шрифт:
— Я знаю, у Дирка припрятан целый бочонок рома. Он обязан нам дать, надо пойти к нему всем вместе, — говорил и азартно жестикулировал матрос с красным лицом, без усов и с окладистой бородой, — это старинное вино семнадцатого века, похоже, наш гребаный богатей хранит его как память. Но, черт побери, от тех времен нам остался по милости капитана этот проклятый корабль.
— Слушайте, — сказал маленький щуплый человек с очень живым лицом, — что мы ходим вокруг да около. Помните, сколько русской водки закупал кок? У него наверняка осталось несколько бутылок.
— Что нам дюжина бутылок? — возразил первый оратор. — Только
— Надо самогон гнать, — сказал один высокий толстяк, которому было очень жарко, и он в изнеможении лежал на спине и вытирал пот со лба.
— Ты за полдня из пальмовых листьев себе самогон сделаешь? — возразил худой очень бледный матрос с запавшими глазами, похожий на смертельно больного.
— Пойдем. Надо припугнуть Дирка, взять за горло, просто потребовать «давай, выкатывай бочку!» и никаких разговоров. У него денег куры не клюют, хорошо устроился сволочь, надо его потрясти, — крикнул Краб и обтер рукой лысину.
— Но, может, попробуем решить дело миром, — сказал один низкорослый плотный матрос с опухшим лицом и красным носом, — пошлем к нему Адама он красноречивый, попробует договориться по-хорошему.
— Ни к чему это, — ответил Краб, который уже нервно обмахивался пальмовой веткой, — сейчас нам как раз не хватает хорошей ссоры и драки, духота и тоска. Надо просто прийти и отнять эту бочку и пусть попробует что-нибудь сказать грязный подлец.
Так говорили они между собой. Данила смог разобрать лишь несколько голландских слов, которые выучил за это время: водка, вино, бочонок, но по смыслу он понял, о чем речь. «Мне кажется, я сейчас расплавлюсь от солнца, — подумал Даня, стоя в тени большого дерева и с тоской оглядывая как на картинке нарисованные пальмы, песок, чистое как алмаз синее небо, и абсолютно спокойное, как вода в огромной чаше, море. Последнее было кристально прозрачным у берега и по мере отдаления становилось все синее, пока не сливалось с бескрайней голубой твердью над головами. — В такую жару они хотят выпить. Алкоголики».
В это время Данила увидел боцмана, заходящего в джунгли. Питер нес на плече большую двуручную пилу и в другой руке остро отточенный топор с коричневым от времени топорищем, в зубах дымилась неизменная трубка. Одет он был как обычно. Только в дополнение к костюму появилась широкая соломенная шляпа.
— Доброе утро, мистер, э, господин Ван Гольф, — подбежал к нему Даня. — Куда вы это собрались?
— Здесь растут такие пальмы, у них очень хорошая древесина. Я хочу повалить несколько деревьев, распилить на бревна и притащить на судно. Они отлично подойдут для ремонта. Никто из этих бездельников, — он показал на матросов, — не захотел мне помочь. Я не могу их заставить. Сейчас у них выходной. Потом на следующих остановках я выстругаю из бревен доски, и потихоньку мы будем латать корпус корабля.
— Давайте, я вам помогу, — сказал Данила.
Он уже забыл про священника и про проповедь. Решил, чтобы отвлечься, помочь боцману, который был ему более симпатичен, чем отец Олег.
— Не надо, Дэн, — сказал боцман. — Ты бы лучше поискал свою сестру, а то уж она очень легкомысленно себя ведет.
С этими словами Питер стал углубляться в лес. Данила снова начал волноваться за Соню, слова боцмана разбудили беспокойство. Даня подошел к другой кучке матросов. Они сожалели, что на этом необитаемом уголке суши не могут найти женщин в свой выходной день. Потом кто-то из них решил, что можно как-то утешиться хотя бы интересной беседой на тему близких отношений и стал рассказывать историю, вызывавшую у остальных громкий хохот и одобрительные выкрики. По жестам и смеху Данила догадался, о чем они говорят.
Даня искал Элая и Дирка, думая, что они могут сказать ему, где Соня, но безуспешно. Зато вскоре появился Ханс, выглядевший как обычно, с крестом на груди, с развевающимися черными волосами, поднимая над головой еще один деревянный крест. Он прошел мимо отдыхавших матросов, выкрикивая:
— Братья, покайтесь, покайтесь, пока еще не поздно!
Некоторые норовили его пнуть или ударить, но Ханс не обращал на это внимания.
— Там на другом конце острова дикари собрались, а ты проповедуешь. Они как раз думают, кого сожрать. Интересно, раем или адом тебе покажется желудок туземца, — пошутил кто-то.
— Кричи громче. Может, пальмы покаются, — сказал кок, который чистил рыбу и бросал огромным чайкам внутренности.
Даниле показалось, что Ханс занимается своим обычным делом уже без прежнего энтузиазма. Глаза проповедника уже не так горели, волосы были причесаны. — Выдохся, мужик, — равнодушно подумал Даня. Наконец, Ханс остановился на песке под палящим солнцем напротив сидевших в тени матросов и громко закричал:
— Братья, Господь на время лишил вас возможности грешить. Придите в себя, одумайтесь, покайтесь. Может быть, ваши мучения в аду будут не такими сильными.
— Да, черти немножко уменьшат огонь под сковородкой, — пошутил кто-то.
— Может быть, это последний шанс, покайтесь, братья, — продолжал кричать Ханс все громче.
Вероятно, проповедник хотел компенсировать громкостью звука какой-то упадок духа. Наконец, это всем надоело. Несколько сильных матросов схватили его и с размаху ударили головой об дерево, потом бросили в лес, а деревянный крест так и остался лежать на песке.
В это время появился отец Олег. Он был в подряснике, на груди у него была епитрахиль, на запястьях поручни, на шее висел большой крест, на голове все та же шапка-скуфейка. Священник медленно подошел к группе матросов, обсуждавших возможность предстоящей выпивки. Данила решил послушать, о чем будет разговор.
— Вот еще один проповедник выискался, — сказал кто-то.
— Добрый день, — поприветствовал отец Олег собравшихся по-английски.
— Если он добрый, — усмехнулся один из матросов.
— Смотри-ка, поп русский, а говорит по-английски. Значит, образованный, — добавил молодой матрос с очень бледным лицом и запавшими глазами.
— Слушай, шел бы ты отсюда, — сказал бородач, предложивший отнять бочонок у Дирка. — Нам все эти проповеди уже надоели, у нас есть свой проповедник, и мы хотим выпить.
— Да, конечно, — отозвался отец Олег. — Что мы, попы, умеем, только проповедовать. Я вам не буду навязывать свою душеспасительную болтовню. Воля ваша. Желаю вам успеха.
— Да пусть поговорит, — сказал один здоровенный матрос, до сих пор молчавший. — Мне интересно, что он такое будет болтать. Так же, как Ханс или по-другому?
— Ну, давай послушаем, — с досадой согласился первый оратор. Видимо, его оппонент благодаря своей физической силе обладал определенным авторитетом.
— Говори поскорее, а то мы не успеем выпить.