Огонь души
Шрифт:
— Вы должны понять, сир. Она — животное. Никакая забота не может сделать ее человеком.
— У нее есть все основания ненавидеть тебя, Франциск! — крикнул Леофрик, отступая от остальных. — Никто в этой комнате не имеет сомнений насчет того, почему она хотела причинить тебе боль. Отец, я знаю, что ты это видишь.
Король опустил голову, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы Леофрик понял — он снова чувствует вину за страдания Астрид.
Однако епископ еще не закончил. Он перестал причитать, сел прямо и уставился на Леофрика.
— Я выполняю дело
— Но есть ли тот, кому пристало подвергать сомнению твои дела? Есть, и это король. — Леофрик подошел к отцу. — Отец, я знаю, ты чувствуешь, что это неправильно. Я стоял на коленях рядом с тобой в часовне. Я стоял рядом с тобой в Черных Стенах. Ты это чувствуешь.
Он знал, что это правда. Он видел вину и досаду отца, и это было единственным объяснением той снисходительности, которую он проявлял до сих пор. Король не видел Астрид, но снова и снова думал о ней, об их пленнице — и если бы он действительно верил словам епископа, то Астрид была бы убита, в Черных Стенах или на плахе, давным-давно.
Отец Франциск тоже знал, что это правда. Когда он снова посмотрел на Леофрика, его глаза были холодны и темны, но, повернувшись к королю, он смягчил взгляд.
— Я говорю правду во имя Господа, сир, и творю дело Господне. Я отдал бы свою жизнь во имя этой цели. И я говорю вам, что дикарь всегда останется только дикарем.
— Но, ваше преосвященство, — нахмурившись, ответил Эдрик. До сих пор он молча наблюдал. — Она ведь человек, не так ли? И одна из нас? Разве апостол Павел не завещал нам нести свет темным людям? Неужели Господь откажет ей в спасении?
Леофрик увидел свет, ведущий из этой внезапной темноты. Его брат нашел в словах Франциска трещину, нашел ошибку в его священной логике. Король должен был ее понять.
И действительно, король понял.
— Отец, вам нужно позаботиться о своей голове.
Осознав свое поражение, епископ занервничал:
— Я в порядке, сир, клянусь. Она дикая, но не настолько сильная, чтобы причинить вред слуге божьему.
— Оставьте нас. — Король отошел к своему столу и больше не обращал на епископа ни малейшего внимания.
В его молчаливом отрицании было больше, чем уже сказали слова, и отец Франциск понял это. Он побледнел и приоткрыл рот, его взгляд перебегал с короля на принца Эдрика, на Леофрика. Наконец он собрал все свое достоинство и поклонился.
— Ваше величество.
Он попятился и вышел из комнаты, и королевское семейство осталось в одиночестве. Отец Леофрика повернулся к нему.
— Правда в том, что ты не можешь заполучить эту женщину. Она не может быть для тебя ничем, и что бы я ни решил для нее, я хочу, чтобы ты в ее судьбу не вмешивался.
Вот о чем они спорили, когда Франциск вошел в комнату. Король с присущей ему проницательностью увидел то, что Леофрик в себе только подозревал: он любил Астрид. Но король не видел того, что видел Леофрик: возможности для брака.
— Она не доверяет никому, кроме меня, отец. Ты сам это видел. Только я могу помочь
Отец вздохнул.
— Ну а дальше? Ты не можешь жениться на дикарке. Что хорошего в этом союзе для королевства?
Леофрик пошел на страшный риск.
— Возможно, она уже носит моего ребенка.
Он не знал, правда ли это; он излился в Астрид только один раз, в ту первую ночь, и она отстранилась, прежде чем он закончил. Но она могла быть беременна. Он надеялся, что она беременна.
В комнате, казалось, стало нечем дышать. Отец и брат уставились на него, широко раскрыв глаза и рты. Они явно не разделяли его надежд.
Наконец король вздохнул.
— Твои распутства должны прекратиться, Леофрик. Ты уже не мальчик. У тебя есть обязанности, ты должен думать не только о себе. И почему ты решил, что я решу помиловать ее из-за ее беременности? Лучше покончить с ней сейчас, пока об этом ребенке не стало известно.
— Отец! — вмешался Эдрик, его голос был полон шока. — Она может нести в себе семя этого дома. Нам нужен наследник.
— И ты обеспечишь его — и не одного. Ты — наследный принц. Мы найдем тебе принцессу, и ты дашь королевству наследников.
Эдрик покачал головой.
— После того, как я похоронил трех невест, даже дикарка Леофрика будет для меня отличной партией. Ни один отец не заключит союз, который обернется смертью его дочери. А так считают все. Я слышал достаточно, чтобы сказать, что это так. Так почему бы нам не заключить союз с дикаркой и не показать этим, что она покорена и приручена? Разве это не было бы еще одним доказательством победы над варварами? Разве это не даст нам преимущество над ними, если они вернутся?
Астрид разъярилась бы от таких слов, если бы могла услышать и понять их. Но для ушей и разума Леофрика это означало надежду. Это было то, чего он хотел. Была ли это победа его отца или нет, он хотел, чтобы Астрид была рядом с ним, в его руках, в его постели, в его стране. Это была его и ее победа над всеми остальными.
Отец часто ругал Леофрика за «распутство», и он полагал, что такое порицание вполне заслуженно. Но с тех пор, как он вытащил Астрид из Черных Стен, он не знал ни одной другой женщины. Он пытался, в те дни, когда она была достаточно сильна, чтобы ненавидеть его, но не смог. С того момента, как она прижалась к нему в той ванне, ища утешения, он не хотел никакой другой женщины.
Если в чем и заключалось сейчас его распутство, то только в любви к этой женщине, не похожей ни на одну другую, которую он когда-либо знал.
— Отец… — начал он, не зная, как продолжить.
Но в этом не было необходимости; доводы Эдрика были убедительны. Король повернулся к Леофрику, его глаза блестели другим блеском.
— Но можно ли наставить ее на праведный путь? Можно ли доверять ей, можно ли быть уверенным, что она не станет больше нападать на Франциска или кого-то еще? На меня? Отречется ли она от языческих богов и примет ли Единого Истинного Бога как своего Господа и Спасителя?