Огонь его ладоней
Шрифт:
Я решила поговорить с Кудрявцевой, когда вернемся из полиции. Таська как-то говорила, что обиды бывают разные, одни можно и нужно забывать, а вторые лучше помнить, чтобы не колоться раз за разом об одни и те же кактусы. «Но обижаться», — говорила она, — «надо уметь правильно, иначе тебе же выйдет боком». Я не помнила, что еще она говорила, пропустила мимо ушей как пропускала все, ведь все Таськины страшные многоэтажные дроби со степенями и корнями (с детства ненавижу математику!) сводились в конечном счете к одной-единственной единице: «мужика тебе надо, Эля!» А на это, набившее
В полицейском участке нас встречал гентбарец Чинкре:
— Остальные на выезде, — объяснил он. — Но нам необходима ваша помощь, доктор Разина. Именно как эксперта-лингвиста. Простите, что потревожил вас снова. Но без вас, к сожалению, не обойтись, экспертов в нивикийском языке на Таммееше сейчас нет ни одного. Я мог бы получить нужные знания через инфосферу, но сам я не знаком с языком вообще… это создало бы… определенные сложности.
— Конечно, — сказала я. — Обязательно помогу. Что нужно делать?
— Пойдемте в кабинет…
В кабинете большой настольный терминал транслировал прямой эфир с места, где произошел, по словам Чинкре, выброс из пространственно-временной каверны, где побывала я.
— А точно из нее? — усомнилась я. — Может быть, в Каменном море есть и другие?
— Может быть, и есть, но я, простите мне подробности, в последнем вашем ментальном скане обнаружил четкие мыслеобразы, касающиеся неких предметов, которые вы наблюдали в здании. То, что обнаружили патрульные… покажите ближе, — обратился он уже к оперативникам, контролирующим процесс съемки.
Камера наплыла на разбросанные под «волной» предметы, часть из них лежала на дне озера, обманчиво близко. Я помнила, насколько прозрачна вода в этих маленьких озерах, лежащих под гребнями волн застывшего гранита. Только кажется, что до дна рукой достать можно. Ни рукой не достанешь, ни нырком с большой высоты. Батискаф разве только опустить…
Бешеное Солнце! Какой до ужаса знакомый знак!
— Вот с этим осторожнее! — нервно воскликнула я. — Это — метка военных… и никто не скажет, что там за пакость упакована! Может, гранаты с кварковым распадом или генераторы нового Каменного моря!
Помимо Бешеного Солнца нашлись информационные стрелочки с короткими указаниями, где выход. Абсолютно неактуальная информация, хоть плачь. Немного развлек обломок стены с красивой надписью на нивикийском матерном. Надпись содержала заковыристое выражение собственной абстрактной боли, все посмеялись, Чинкре заявил, что знает, кому подарить кепку с такой вышивкой.
— Даже глаз не дернулся, — с уважением отметил Январь.
— Такая работа, — самодовольно ответила я. — Ты бы знал, сколько подобных художеств мы встречаем в раскопах! И сколько народу не желает шевелить мозгами при покупке на память, скажем, кепки с красивой надписью на древнем языке.
Чинкре хмыкнул, ему эта проблема была хорошо знакома. Старый язык Аркатамеевтана тоже ведь не всякий местный хорошо знал, а дураков, желающих покрасоваться перед приятелями, всегда хватало.
Работы хватило на несколько часов. Наконец, исчерпывающая характеристика дана была последнему осколку. Все, не представляющее из себя угрозы, было упаковано, спрятано и увезено. Все, что, вероятно, содержало в себе что-нибудь опасное, осталось на месте, им займутся специалисты.
Январь принес мне кофе, я взяла из его рук горячую чашечку, поблагодарила. Пила, обжигаясь, мелкими глотками, и внезапно мне вспомнился точно такой же кофе на веранде старого замка в обществе пожилой женщины-таммеотки, по совместительству Хранительницы врат — самевной, так, кажется, звучал ее титул… без характерного для Таммееша удвоения гласных в первом либо втором слоге.
Самевной
Самевенкара
Стерегущая.
А мы вообще-то переводили это слово с нивикийского как «ходок», и относили его к божественному пантеону ранней нивикийской религии, где «самевенкарата» означало ход времени. Дословно — «неумолимый ход времени», и если покопаться в аналогиях с терранской историей, то жил тогда, в докосмическую эпоху, древний народ, который поклонялся Времени, как божеству, называя его Хроносом Неизбежным. А у гентбарцев-носителей малари в общем пантеоне тоже место было для бога времени, и назывался он самивискирэск”, буквально — Стерегущий Жизнь.
Я поняла, что если вот прямо сейчас не запишу сообщение профессору Сатуву, то прямо сейчас лопну от информационного перегруза.
У Врат есть свой горизонт событий, и кто-то летит между мирами до сих пор, — эхом отдались в памяти слова наследницы хранителей Алмазной Горы.
Я вскочила, опрокинув на себя чашечку с кофе, и не почувствовав ожога:
— Проклятье!
— Что с тобой, любимая? — заботливо поддержал меня под руку Январь.
— Чинкре! — я в волнении забыла добавить вежливую словоформу перед его именем. — Я знаю, почему до сих пор не поймали Татьяну! Она еще там! Она внутри!
— В каверне? — уточнил он, внимательно считывая все мои эмоции.
— Да нет же! Во Вратах! У нее был с собо поводырь, и она как-то умеет управлять Вратами, может не так, как их хозяева, но умеет, совершенно точно умеет! Она могла нарочно сдвинуть во времени точку выхода! Или не сама сдвинула, а случайно получилось! Неважно, появиться она может в любой момент! На Нивикии. Сама говорила, что те Врата ведут на Нивикию! Может, у нее — у них! — там база! Надо предупредить лантарга Поункеваля! Она очень, очень опасна!
— Успокойтесь, доктор Разина, — Чинкре взял меня за руки. — Связь через инфосферу мгновенна, предупреждение уже ушло.
— Спасибо, — кивнула я, но успокоиться не сумела.
Руки дрожали. Как вспомню этот взгляд… эту уверенность в собственной правоте… издевательски-насмешливый тон и ничем не прикрытую ненависть во взгляде.
Татьяна ненавидела меня.
Наверное, она вообще ненавидела всех гражданских. Всех, в отличие от нее, наделенных долгой жизнью. И вела себя со мной как с пленником, не как с той, кого присягала защищать, поступая на службу. А еще самонадеянно полагала, что никто ей не указ. Ни закон Федерации, ни новые приятели-врамельвы.