Огонь и сталь

Darr Vader

– Он бросил меня, - выдавила Деметра, царапая ногтями серый равнодушный к ее слезам камень пола, - бросил… а теперь вернулся. И он сам… сам!..

– Теперь вы оба прокляты, дитя мое. Но мать никогда не оставит своих детей. Оскверненные, опороченные, несчастные, обездоленные – все вы мои. Я плачу вместе с вами и радуюсь вместе с вами. Ты нашла мою Говорящую… или она нашла тебя? Судьба играет всеми нами, тасует, будто колоду карт. Но и ты можешь решить, какая карта выпадет следующей.

Драконорожденная вытянулась на полу во весь рост, сложила руки на животе, устремив невидящий взгляд в низкий потолок. По углам висела паутина, кое-где камень искрошился и пошел трещинами. Жизнь

Деметры напоминает теперь такой же камень, израненный временем. Что теперь ей делать? Онмунд стал вампиром. То, от чего он так стремился убежать, настигло его. Теперь муженьку деваться некуда, или в какой-нибудь клан проситься, или старательно прятать свою сущность, а новорожденному вампиру это очень сложно. Магесса вздохнула, веки серых глаз медленно опустились. Все ассасины знают о ее привычке проводить в тишине и в обществе Матери несколько часов, а, может, и дней, беспокоить ее не осмелятся. Онмунд придет в себя, окрепнет… и Довакин успокоится. Даже извинится перед бедняжкой Цицероном, которого ударила просто так. Усталость и переживания сморили бретонку, прохладные невидимые пальцы порхали по ее лицу. Затуманенным сном сознанием девушка услышала голос матери. Не возлюбленной Ситиса, а той женщины, что родила и вырастила ее. Слабая улыбка приподняла уголки ее губ.

Ветер пляшет за окошком, ночь рассыплет звезды.

Спи ты крепко, моя крошка, засыпай – час поздний.

Пусть тебя печали, горе сторонкой обойдут,

Пусть невзгоды тебя не тревожат, пусть твои страхи уйдут.

Спи, моя милая, спи, моя доченька, пусть будет мирным сон твой,

Молится мать, чтобы ты не изведала горести муки лихой…

***

– Миа-а… - протянула Санера, пытаясь вымолвить это непослушное “мама”. Малышка недовольно сморщила носик и высунула кончик языка. Тонкие усики котенка трепетали.
– Мя-я… мя!

– Мама, - ласково поправила Ларасс, поглаживая розовый животик дочери, покрытый белым пушком. Нефтис и Дро’Оана больше увлекал хвост воровки, каджитка намеренно подергивала им, дразня детей, и в самый последний момент ускользая от их цепких лапок. Нефтис возмущенно шипела, в приливах шаловливой ярости принималась кусать складки покрывала. Острые ушки, увенчанные черными кисточками, чуть подрагивали. Дро’Оан все норовил оттолкнуть сестренку, пролезть под руку сутай-рат. Мальчик сопел и фыркал, но обиженно заверещал, когда Нефтис схватила его за ногу. Дхан’ларасс шаловливо хихикнула, сгребая детей в объятия. Санера протестующе захныкала, уперлась в грудь матери всеми четырьмя лапками.

– Ну и плакса же ты, - укоризненно буркнула каджитка, потираясь носом о макушки малышей. Все трое сразу заурчали, потянулись к ней. Воровка крепко прижала их к себе и решительно поднялась на ноги.
– Все, мои маленькие, пора спать.

Нефтис разразилась негодующим писком, вздыбив рыжую шерстку на загривке, Санера вцепилась коготками в камзол Ларасс, глазки ее мятежно сверкали. Дро’Оан пытался было протестовать, да вдруг зевнул, демонстрируя прорезающиеся зубки. Девочки недовольно засопели от столь наглого предательства. Сутай-рат, посмеиваясь, уложила мятежных отпрысков в кроватку. Тюфячок мягкий, соломенный, овечьей шерстью застеленный, покрывало бархатное, лучше чем для ярловых деток. Пока каджитка переодевала малышей ко сну, в комнату заглянул Рун.

– Сапфир сказала, что увидеться надо, - пробасил он таинственным шепотом, - не говорила, шельма, зачем. Брин уже к ней пошел. В таверне будет ждать.

– Чтобы половина Рифтена увидела, что Черные Верески продолжают крышевать Гильдию, - бросила каджитка, смерив вора надменным взглядом. Прозрачно-голубые глаза будто ледком подернулись. Пожав

плечами, Рун аккуратно прикрыл за собой дверь. Тяжелый вздох Ларасс вспорхнул с кончиков ее усов. Укрывая детей одеяльцем, воровка погладила каждого по головке. Младший сынок уже дремал, трогательно высунув кончик языка, Санера, утомленная попытками говорить, повернулась на живот, раскинув ручки. Только Нефтис еще упрямилась, дерзко глядя на мать из-под насупленных белых бровок.

– Не воровкой, воином растешь, свирепая да дикая, - промурлыкала Дхан’ларасс, почесывая шейку дочери, - в дядю норовом пошла. Тоже пираткой, грозой морей станешь?

Котенок захихикала, щуря осоловелые сонные глаза. Сутай-рат принялась осторожно качать колыбель, напевая себе под нос старую колыбельную, которую ей еще мать пела. Жаль, не дожила Шамси до внуков… Ларасс вздохнула прерывисто, коротко шевельнула ушами. Золотой звон серег прокатился по покоям, затихая в углах, где таилась тень, напуганная тусклым светом свечей.

Прислушиваясь к дыханию трех маленьких носиков, каджитка бесшумно направилась к шкафу. Нечего лишний раз воровской одеждой светить, особенно рядом с Сапфир, которая в последнее время слегка раздалась и раздобрела. Уж не нагуляла ли она брюхо от парня из Снегоходов? Дубовые дверцы тихо скрипнули, но сутай-рат защекотал аромат полыни и вербены. Задержав дыхание, чтобы не расчихаться и не разбудить детей, Ларасс спешно выбрала просто платье из бледно-лазурного льна под цвет глаз. Воротник и рукава украшала мягкая пена кружев. Помимо ворованных товаров через когтистые ручки каджитки проходила так же львиная доля контрабанды. Все ее наряды, обстановка комнат и украшения - подарки от дельцов, благодарных за ловкость ее, участие и помощь.

Рифтен встретил воровку угрюмым ненастным небом - с востока к городу неумолимо приближались тяжелые тучи. Как из ледника набросило холодом, коршун, еще недавно горделивый, высокомерно парящий над крышами домов, упал, будто сбитый приближающейся грозой, испуганно жмется к земле. Торгаши и лавочники торопливо убирают товары, боясь, как бы не попортил их дождь. Запахнув шаль, каджитка, срываясь на бег, бросилась к “Пчеле и жалу”, лавируя меж редких прохожих. Стоило переступить ей порог таверны, как весенний ливень обрушился на Рифтен.

– Вот и ты, детка, - радушно улыбнулся Бриньольф, распахивая объятия. Ларасс ответила ему сдержанным кивком. После того, как их застала Карлия, сутай-рат и норд избегали друг друга. Дхан’ларасс с головой окунулась в работу и воспитание детей, северянин принялся натаскивать новичков. Больше не было вечерних посиделок за кружкой горячего сидра, совместных дел не подворачивалось, воровка практически не видела этого рыжего нахала. Признаться, она скучала по Соловью… но ее каджитское достоинство яро бунтовало против любых проявлений слабости и мягкосердечия по отношению к вору.
– Идем, нас ждут наверху.

Мужчина вновь примерил личину жуликоватого торговца, сменив вареную кожу и шелк, на линялый бархат. Он вежливо пропустил гильдмастера вперед себя, окинул плутоватым взглядом зал таверны и игриво подмигнул Алетте, девушке-барду, чьи шлифованные пальчики осторожно перебирали струны лютни. Серебристые локоны, ниспадающие ей на плечи, падали ей на лицо, скрывая впалое правое веко. Жуликов в карты нигде не жалуют, ни в Рифте, ни в Пределе.

А раньше бы Бриньольф не преминул бы ее обнять, с легкой тоской подумала Ларасс, поднимаясь по лестнице. Теперь чванится какого-то даэдра, погано так улыбается, просит когтей в свою небритую рожу. Каджитка вильнула хвостом, который случайно мазнул прямо по лицу идущего позади северянина. Норд поморщился, синева глаз плутовать сверкнула.