Огонь и сталь
Шрифт:
========== AhRaaNNE HahDRiM (Раны разума) ==========
На пороге Вайтрана ему встретился отряд Братьев Бури. Среди них были и совсем седые, сгорбленные старцы, и юные мальчишки, грезящие о славе и подвигах. Война все глубже и глубже запускала клыки в Скайрим, вот и до Ривервуда добралась. Коварная плотоядная гадина, так и тянет все силы из Севера! Женщины, провожающие своих сыновей, мужей и отцов, плакали, не тая страха, что видят родных в последний раз.
– Хватит выть, женщина! – прикрикнул высокий пожилой норд на свою жену, но она разрыдалась еще пуще. Вцепилась в его стеганый плащ и спрятала лицо на груди. Воин заключил плачущую женщину в объятия.
– Ну-ну, полно. Неужто думаешь, что имперцы проклятущие меня убить могут? А если и смогут, то я не меньше сотни уложу, прежде чем в Совнгард отправиться!
– Вот!.. – северянка приглушенно всхлипнула.
– Сам в Совнгард, а я?!
Грустно видеть, как война людей забирает. Вилкас тяжело вздохнул. Ноги сами несли его в Вайтран, в Йоррваскр, но юноша шел с самого рассвета, заночевал в лесу с охотниками. Спину до сих пор ломило, тело помнило твердость земли и камней, да и живот с голода подвело. Вот отдохнет он немного, отобедает и снова в путь. Влетит же ему от Эйлы за то, что сбежал на охоту волком, а ее не позвал!
– Поганые Братья Бури, - презрительно бросил кузнец, потемневшими от гнева глазами глядя на сборы солдат. Его супруга успокаивающе положила ладонь ему на плечо, но норд лишь тряхнул головой, запуская пальцы в свою косматую бороду.
– Что б они все там полегли, ироды! – он сплюнул сквозь зубы прямо под ноги проходящей мимо владелице лесопилки. Статная светловолосая женщина полоснула по нему гневным взглядом, но не произнесла ни слова. А ведь до войны, наверное, и в гости ходили, и поболтать могли, мужья за кружечкой меда в таверне посидеть могли. Вилкас спешно направился к таверне. Долго не было его в Вайтране. Интересно, что там сейчас творится? Паренек ярла все так же чудит? Серые Гривы и Сыны Битвы все так же скалятся друг на друга? Не нападала ли Серебряная Рука? Юноше не терпелось рассказать брату о том, что когда он проходил мимо Айварстеда, видел, как у Глотки Мира парил дракон. Фаркас дивится на этих созданий, все обещает пойти в горы «заломать тварюгу проклятущую», но, слава Акатошу, пока удалось его отговорить. Но близнец уперт как стадо мамонтов, глаз да глаз за ним нужен. Эх, нашел бы он себе хорошую девушку, которая заставила бы позабыть его все эти бредни. Невольно Вилкасу вспомнилась Сульга, губы Соратника тронула улыбка. Красивая, добрая… не то, что некоторые. Юноша потер шею, пальцы коснулись тонкого кожаного шнурка, на котором болталась резной костяной шарик. Вот зачем она ему? Норд тогда порвал браслет, подаренный ему босмеркой, с мрачным, даже злобным, удовольствием, но при виде бусин, рассыпавшихся по земле, сердце словно в тисках сдавило. Так обидно и горько стало, что дышать было больно, да и Сульга смотрела с такой печалью… а Тинтур о нем уже, наверное, и думать забыла. С Темным Братством сейчас, охотится на несчастных под полной луной. А вдруг образумилась и в Вайтран вернулась? Да глупости это. Из Темного Братства не уйти просто так. Только вперед ногами.
В трактире было пусто, тишина рассыпалась лишь от жужжания мух и ленивых переливов лютни. Бард, вальяжно развалившийся на стуле, небрежно перебирал серебристые струны, мурлыча себе под нос незатейливый мотивчик. Заслышав скрип отворившейся двери, он поднял глаза. При виде Вилкаса смазливый светловолосый парень улыбнулся криво, но с хитринкой.
– Приветствую, сударь. Не желаете ли песни? О любви и страдании… - он прерывисто вздохнул, его пальцы скользнули по грифу лютни с нескрываемой лаской, синие глаза затуманились. Соратник не сдержал циничной ухмылки. Только гляньте на него, из его селения на войну парней забирают, а музыкантишка сидит и вздыхает по какой-то девице!
– Нет. В моей жизни и любви, и страданий вдоволь, - обронил воин холодно, направляясь к барной стойке, за которой местный повар споро разделывал мясо. Услышав запах крови, свежей крольчатины, Вилкас облизнулся, в груди низко заклокотал рык. Захотелось мяса, чуть подрумяненного на огне, а внутри розового, сочного! Вот Сульга не умела так готовить, все проварит, пропарит и только тогда к столу подаст. Вкусно, спору нет, что нет в кушанье той пряности, той терпкой сладости… северянин сглотнул, провел языком по вмиг пересохшим губам.
***
– Ты что, сырым есть будешь? – недоуменно протянул юноша, глядя, как эльфка аккуратно вырезает оленью печенку. По ее пальцам струилась кровь, блеск лезвия практически полностью скрылся под темно-багровой жижей.
– Ты настолько голодна? У меня еще остался хлеб и немного орехов.
– Много ты понимаешь, - Тинтур тряхнула головой, откидывая со лба локоны, выбившиеся из-под банданы, - это же свежатина, теплая еще. А ты поди только на охоте сырым балуешься? – он тихо хихикнула. Вилкас нервно передернул плечами, угрюмо наблюдая, как она отсекает кинжалом кусочки печени, дымящейся на прохладном утреннем воздухе. Листва и трава были покрыты тонким слоем инея, хрустели под шагами охотников. Босмерка аккуратно взяла кусочек мяса зубами, чуть
– Знаешь, может, это во мне говорит сейчас звериная кровь, - задумчиво протянул он, - но дай мне попробовать. Пожалуйста.
Будучи человеком он старался не потакать своим диким первобытным инстинктам, сдерживался, но при виде эльфийки кровь вскипела в его жилах, а вой его внутреннего волка едва не оглушил воина. А Белое Крыло только озорно, понимающе улыбнулась. Уж она-то своим желаниям потакать привыкла. Девушка отсекла небольшой кусочек и протянула его Вилкасу, не отрывая темно-янтарных глаз от его лица. Пальцы воина сжали ее запястье, он поднес ее руку ко рту, мягко взял губами сырое мясо. Соль крови растеклась на языке, отдавая чуть заметной сладостью и травами. Соратник прикрыл глаза, прислушиваясь к вкусу и довольному урчанию зверя. Веки норда дрогнули и медленно поднялись. Тинтур смотрела на него лукаво, даже искушающее, как даэдра. Уголок рта воина дернулся, он потерся губами об ее окровавленную ладонь. Босмерка шагнула к нему. Рука Соратника легла ей на талию, привлекая к себе. У поцелуя был вкус крови и леса.
***
Воспоминание отозвалось легкой ноющей болью в груди, и Вилкас поспешно глотнул вина. Кажется, давно это было, зима тогда еще по Скайриму гуляла, а сейчас уже солнце пригревает по-весеннему ласково. До лета уже рукой подать. И другой такой, как Тинтур, ему уже не найти. С Сульгой на охоту не пойдешь и сырого мясца не отведаешь. Она хоть и трудится в шахте, но характер у нее нежный и мягкий, любит цветы и песни о героях, а в сундуке хранит красивое платье из зеленого атласа, которое при такой жизни Сульге некогда носить. А босмерка носила шерсть, лен и кожу, ходила босая и топоры ей были роднее, чем ленточки и наряды. Сульга хорошей женой бы стала Соратнику, верной, преданной дому и мужу, любящей… но отчего же вместо ее милого личика перед глазами постоянно предстает эльфийка, остроухая и наглая?! Еще убийца и разбойница бывшая, чудом избежавшая казни. Юноша в гневе стукнул кружкой по столу. Пьяница, дремавший в углу, резко вскинул голову, хлопая осоловевшими глазами. Убить преступницу и дело с концом, спасибо ему только скажут! Эх, давно надо было сдать ее ярлу, голове Белого Крыла на пике самое место. Волк отчаянно завыл, забился, будто от муки. Зверь северянина к босмерке рвется, тоскует и мучается. Оттого Вилкас и думает о ней постоянно. Отравила Тинтур его, любовь… нет, не любовь это! Одержимость звериная точит его изнутри, сушит, выжигает. Вот как избавится он от проклятья, так скинет с сердца отравленные оковы и забудет о ней. Чего бы то не стоило.
***
Прежде чем продолжить служение Матери Ночи, Цицерон решил медитировать. Успокоиться телом и духом, очистить разум, чтобы пустые треволнения не отвлекали от его обязанностей. В одних рубашке и бриджах, имперец опустился на колени. Жесткая медвежья шкура колола ноги, но скрадывала холод каменного пола. Хранитель сложил руки на коленях, прикрыл глаза, дыша глубоко и размеренно. Мысленно он повторял пять священных догматов, но к своему вящему неудовольствию сбивался уже на второй цитате. Рассудок противился медитации, постоянно возвращался к дерзкой девице, по насмешке судьбы или по шутке даэдра ставшей Слышащей Темного Братства. Нет, нет, конечно, Цицерон не сомневается в правоте Матушки, но… девчонке явно требуется хорошая порка! Это сбило бы с магессы немного спеси и надменности, да только кто дерзнет поднять руку на Слышащую? Что не говори, норов у вампирессы крут, если сразу не убьет, то прикажет казнить. Назир и Бабетта подчиняются ей беспрекословно, послушники едва ли землю не целуют, по которой ступает изящная ножка бретонки. Есть еще Говорящая, босмерка, тихая, задумчивая, себе на уме. Она-то не поклоняется Слышащей столь бездумно, эльфка даже Отца Ужаса не почитает должным образом, но Деметру она знает, а Цицерон ей чужак, незнакомец. Если дело все же дойдет до точки, все Братство встанет на сторону той, что спасла семью. А Хранитель… Хранителя можно выбрать и нового.
Мысли роились в голове, не давали сосредоточиться. Это Убежище так сильно отличается от чейдинхольского. Мужчина опустил голову, рыжие волосы, щекоча, скользнули ему на лицо. Сердце полно тревог, он тянется назад, в прошлое, а реальность чужда ему. Этот холодный, суровый, даже жестокий край чужой ему, как и Слышащая, юная, амбициозная и высокомерная. Но Цицерону выпала честь стать Хранителем, следовательно, теперь его жизнь принадлежит Матери. Он живет ради Матушки, хотя так хочется вновь взять руки клинок и, притаившись за портьерой, поджидать жертву.