Огонь и сталь
Шрифт:
Воспоминания о его прошлых контрактах, успешных и не очень, расцвело тенью улыбки на лице имперца. Например, баронесса из Брумы, хохотушка и гурман, обожающая жизнь так сильно, что смерть, дар Отца Ужаса стал для нее панацеей от пороков. Даже не сопротивлялась особо, когда Цицерон зажимал ей нос и лил отравленное вино ей в глотку. Знала, какая честь ей оказана. Служанка ее умерла не столь достойно – любопытную девчонку пришлось прирезать грубо, как жертвенную овцу.
Когда зыбкое ощущение покоя, наконец, окутало его тонким покрывалом, дверь в комнату распахнулась и ударилась об стену, наполняя покои грохотом и лязгом. Не спрашивая позволения войти, даже не поздоровавшись, Слышащая ворвалась в чертоги Хранителя в вихре серебристо-синего
– Прошу прощения, Слышащая, - произнес он негромко, но Деметра передернула плечами, не желая прерываться. Мужчина недовольно кашлянул.
– Я искренне извиняюсь, Слышащая, - удостоившись мимолетного, полного недовольства взгляда, Хранитель скрестил руки на груди, - чем обязан твоему столь раннему и неожиданному визиту?
– Я не могу найти свой кинжал, - обронила девушка, бросая одежду Цицерона прямо на пол, - кажется, я дала его тебе, когда мы проходили мимо Картвастена. Такой с изогнутым медным лезвием и позолоченной рукоятью.
– Нет, я его не видел, - отчеканил мужчина, сурово поджимая губы. Но Слышащую это не остановило. Откинув на спину белокурые волосы, она критически оглядела кучи вещей, в беспорядке разбросанных по комнате, задумчиво потерла подбородок. Цицерон думал, что она хотя бы извинится за столь грубое вторжение, но губы Деметры презрительно искривились, и она раздраженно пнула комод.
– Обливион подери!.. я же точно помню, что отдавала его тебе! – серебристо-серые глаза потемнели, словно грозовое небо.
– Ты тогда еще так по-дурацки заплясал и выдал мне в благодарность очередную песенку про отравленных котят.
Мужчина глубоко вздохнул, силясь овладеть собой. Непостижимою волей судеб он был избран Хранителем, но не Слышащим. Заместо него Мать избрала эту девчонку. Разве она достойна?! Разве эта соплячка понимает, какая честь ей оказана?! Но нет, Цицерон не смеет роптать, о нет, о нет, это решение Матушки, его милой, любимой Матушки. А Слышащая?.. Слышащая! Светлые волосы, цвета солнца, а глаза цвета луны, льют серебро. Красивая и холодная… мертвая… мертвая Дагни. Дагни? Кто такая Дагни?
– Это я, Цицерон. Ты уж забыл меня? – голос тихий, женский и жалобный, звучал прямо в голове Хранителя. Ассасин тряхнул головой, пытаясь стряхнуть сжимающиеся вокруг него объятия наваждения.
– Это я, Дагни, Цицерон. Помнишь? Дагни, Дагни, Дагни…
Истошный визгливый хохот, на грани отчаяния, на мгновение заглушил вкрадчивый шепот. Имперец пошатнулся, сжимая пальцами виски. Дагни? Кого зовут Дагни? Льняные волосы, мягкие, вьются немного, а глаза… а нету глаз! Черные провалы, бездонные дыры, Бездна смотрит с мертвого лица, губы растянулись в улыбке от уха до уха… и губ уже нет. Ничего нет! Холодно… отчего так холодно? Дагни, Дагни… ее зовут Дагни.
– Цицерон? – чуть обеспокоенный голос бретонки проник сквозь туман, окруживший сознание Хранителя.
– С тобой все в порядке? Ты как будто оцепенел.
Он вдруг тоненько, игриво хихикнул, тряхнул рыжими волосами, перехваченными на затылке кожаным ремешком. Тонкие алые губы мужчины тронула льстивая улыбка, порочная до отвращения, золото глаз потемнело, налилось зловещей чернотой. Цицерон оглядел царящий вокруг беспорядок и небрежно пожал плечами. Его улыбка стала чуть шире.
– Дагни, - голос Хранителя стал выше, нежнее, подражая девичьему, - меня зовут Дагни. А ты – Деметра, - на лицо имперца набежала тень, - и ты убила меня.
–
– Цицерон, кажется, твоя крыша опять поехала. Не кажется тебе, что столь частая перемена личности это через чур? – фыркнув, девушка шагнула было к выходу, но пальцы грубо схватили ее за руку. Взгляд Слышащей вспыхнул возмущением, гнев мелькнул серебристыми искорками.
– Ты что себе позволяешь?! – разъяренно прошипела магесса, но Цицерон, улыбаясь ей в лицо, толкнул Деметру к стене. Руки Хранителя сомкнулись на шее Довакин.
– Ты убила меня чужими руками, - прошептал мужчина, скорбно качая головой, слезы заструились по бескровным впалым щекам, - убила. Похоронила во льду, заставила улыбаться, когда мне хотелось плакать…
– Ты… что несешь?! – прохрипела Деметра, чувствуя, как хватка на ее горле становится сильнее. Вампирше не страшна смерть от удушья, но когда вдруг руки, словно раскаленные яростью и гневом, пытаются выдавить жизнь из тела, а перед глазами лицо, ставшее родным и чужим в один миг… Слышащая сдавила запястья Цицерона, но мужчина навалился на нее всем телом, прижимая к холодному камню стены. Дыхание, тяжелое и жаркое, опалило кожу на щеке бретонки. Губы Хранителя печально изогнулись.
– Ты такая красивая. А моя прелесть досталась смерти. Даже не червям, отпеть было меня некому. Почему я умерла, а ты живешь? – глаза, полные слез, переливались янтарем, а ведь когда-то их цвет сравнился бы с бледной хигатской бирюзой. Но разве могла она тогда подумать, что приятный, обходительный сударь окажется ее палачом? Палачом–стукачом… Цицерон казался другим, не таким как прочие ее мужчины. Ни матросы, просоленные морем, крикливые и грубые, ни шахтеры, чья кожа пропитана каменной пылью не могли с ним сравниться. Сверкало золото, блистал кинжал, впиваясь в ее тело. Пальцы имперца внезапно разжались, он отступил назад, сдавленно всхлипнув. Деметра пораженно выдохнула, прижимая ладонь к шее, еще помнящей прикосновение этого сумасшедшего. Цицерон жадно хватал ртом воздух, из груди вырвался тонкий протяжный стон. Карие глаза едва не выкатились из орбит. Призрачные руки сжимали горло все сильнее, она билась в надежде вырваться. Пронзительный мужской смех бурным потоком обрушился на нее. Я маленьких котят люблю, крысиным ядом их кормлю. Убью и Дагни позову. Мы вместе шейки им свернем и кровью домик их зальем… бешено мотая головой, она пыталась глотнуть воздуха, густого будто смола, а голос все никак не утихал. Шут приплясывал на одной ноге, жонглируя чем-то окровавленным. Не сразу Дагни поняла, что в руках скомороха – человеческие сердца. Белое от пудры лицо исказила гримаса безумного веселья. Вместо румян на щеках алела кровь. Ее кровь.
– Шут очень любит плясать, веселиться, любит плясать, одну любит девицу. Глупая Дагни мертва уж давно, хилое тельце в пещере сгнило. Слышащую хочет мертвячка обидеть, хочет жить, но правды не видит. Только пусть тронет Деметру она – кишок ее черви нажрутся сполна!..
Веки теплых золотисто-карих глаз дрогнули и медленно поднялись, взгляд различил в мутной пелене личико склонившейся над ним Бабетты. Не-дитя шлепнула на лоб имперца смоченную в прохладной воде тряпицу.
– Как хорошо, что ты, наконец, пришел в себя, - прощебетала вампирша, - мы все так испугались! Не скажу, что за тебя, скорее, за Слышащую, но все равно, жутко волновались! Как ты себя чувствуешь?
– Голова болит, - пожаловался Цицерон, капризно скривив губы. Он медленно сел на постели, спутанные волосы упали ему на лицо.
– Я спал? Как долго я спал? Почему Цицерона не разбудили? А кто же ухаживал за Матушкой?! Милая, милая Мать Ночи была совсем одна! – мужчина пытался было вскочить на ноги, но Бабетта силой усадила его на место. Хранитель слабо оттолкнул девочку.
– Слышащая… ты сказала Слышащая?! Она уже вернулась? Ура, ура! – шут, хихикая, захлопал в ладоши.
– Бедный Цицерон, одинокий Цицерон, несчастный Цицерон так скучал по ней!