Огонь сильнее мрака
Шрифт:
– Точно так, – отозвался Джон, выступая вперёд. – Сыщики, имеем дело до заключенного Винпера. Требуется допрос в связи с делом высокой важности.
Человек в форме оглядел Джона. Не так чтобы смерил взглядом – просто с высокой профессиональной точностью оценивал, сколько можно ждать от посетителя проблем. Оценив, таким же манером посмотрел на русалку. Джил ответила скромной улыбкой (с плотно сомкнутыми губами). Поколебавшись, человек махнул рукой:
– Заходите. Я – майор Балто, командую охраной. Следуйте за мной и не отставайте.
Втроём они зашагали по утоптанному тюремному двору. Дождь усиливался, лупил по плечам, с полей Джоновой шляпы текли струйки. Двор
Мимо проплывали зарешеченные окна, тёмные, подёрнутые мутной коркой грязи. За стеклом порой угадывалось шевеление, удавалось рассмотреть закутанных в лохмотья людей, тесно сбившихся в один смрадный жалкий комок, тощих, больных, дрожащих от холода. В одном окне была драка: мелькали окровавленные конечности, слышались приглушённые вопли. Майор Балто пригляделся, выругался и потянул из-за пазухи медальон в виде ажурного серебристого диска. Поднеся диск ко рту, он негромко выговорил приказ, спрятал медальон и безучастно уставился на то, что творилось за тёмным стеклом. Через минуту в камеру ворвались охранники с дубинками. Балто развернулся на каблуках и пошёл прочь. Джон потянул за рукав Джил, которая всё не могла оторвать взгляда от окна, и они поспешили за майором.
– Ему разве "банши" носить положено? – шепнула Джил на ухо Репейнику. – Чары же сильные.
Джон размашистым жестом cтряхнул дождевую воду с полей шляпы:
– Он на государственной службе. Таким всё положено.
Майор, нетерпеливо хмурясь, поджидал их у вмурованной в стену железной двери.
– Пришли, – сказал он. – Здесь зал для посещений. Проходите.
За дверью оказалось длинное помещение с выкрашенными в тоскливый бурый цвет стенами. Помещение было разделено перегородками на маленькие кабинки – точь-в-точь железнодорожный купейный вагон. У входа дежурил охранник. При виде майора он подобрал живот и торопливо шаркнул каблуками.
– Посетители, – бросил ему Балто. – Пригляди, я сейчас.
Охранник мазнул по сыщикам взглядом, козырнул и уставился прямо перед собой. Балто взялся за ручку двери.
– Пойду распоряжусь насчет вашего Винпера, – сказал он Джону. – Если живой ещё – приведут.
Дверь захлопнулась с лязгом, присущим всем тюремным дверям. Это был холодный, проникающий в самое сердце лязг, который лишал надежды, вселял в душу отчаяние и страх, заставлял плечи опуститься, колени – ослабеть, а руки сами тянулись за спину в ожидании наручников. Впрочем, для охранника, который продолжал пялиться в пространство, это был самый обычный звук. Джил поёжилась. Вдвоём с Джоном они отошли в сторону.
– Слушай, – прошептала русалка, – а зачем им такие шапки? С масками?
– С масками?
– Ну, такие, – Джил показала руками, – на всё лицо.
– А, с козырьками, – Джон понял, что русалка имеет в виду арестантов, которых они видели на улице. – Чтобы не сбежали. И не разговаривали друг с другом. Это государственные преступники, за измену сидят. У них вся жизнь в полной изоляции. Камеры одиночные, мелкие
– А что за работы?
Джон скривился.
– Колесо крутить. Здоровенное, высотой в два человеческих роста. Со ступеньками. На ступеньки ногами давишь – оно крутится. И так целый день.
– М-м, – Джил покивала. – А зачем колесо? Воду качать?
– Где как, – хмыкнул Джон. – В одних тюрьмах устроен привод к насосам, в других – пресс для масла. Но чаще всего колесо просто крутится вхолостую. Просто так.
Джил недоверчиво подобрала губы:
– И на кой хрен такое? Это ж дурость.
– Чтобы жизнь мёдом не казалась, – объяснил Джон. – Любая тюрьма нацелена прежде всего на вымогательство. Арестанту должно быть хреново. Зачем? Чтобы он написал на волю родным или ещё кому, добыл денег и купил себе местечко на Чистом дворе. Слыхал, что чаще всего люди ломаются именно на таком колесе. Когда весь день работаешь до упаду, а толку от этого нет. Некоторые даже с катушек съезжают.
– В одиночку-то немудрено, – откликнулась Джил, и они замолчали.
Я бы тоже свихнулся без неё, в одиночку, подумал Джон. Сам как те арестанты: всю жизнь кручу колесо, бегу куда-то, хотя, по сути, не двигаюсь с места. Сколько дел раскрыл? Двадцать? Тридцать? А сколько от этого вышло пользы? Ну, мне-то польза, конечно, была, я деньги зарабатывал. А другим? Может статься, где-то здесь, в Маршалтоне сидят те, кого я поймал. Поймал, думая, что восстанавливал справедливость. И вот они медленно подыхают от холода, голода и непосильного труда. Стоила того справедливость? Стоили того деньги, которые мне заплатили? Будь я проклят, если знаю. Наверное, во всём виновата проклятая способность – читать все мысли подряд. Злые мысли ярче добрых, дурные эмоции бьют больней всего. Оттого-то всё человечество мне видится этаким сборищем уродов. Вот я и занялся сыском, единственным делом, которое позволяет отлавливать тех, кто уродливей прочих. И справедливость тут ни при чём, мне просто так легче жить. Жить в одиночестве, в вечном отчуждении. Единственный человек, которого можно было с огромной натяжкой назвать другом, выгнал меня со службы, едва узнав о том, кто я такой. Нет, я бы точно свихнулся без Джил. Удивительно, как ещё не чокнулся О'Беннет. Я, по крайней мере, могу не дотрагиваться до человека, чтобы не знать, какой бардак творится у него в голове. О'Беннет и такого лишён.
За стеной послышался знакомый, наводящий тоску лязг тюремных засовов. Простучали неровные шаги, заскрипели половицы, кто-то надсадно закашлялся, и в кабинке для свиданий – как раз в той, напротив которой стояли Джон и Джил – открылось полукруглое окошко.
– Теодон Винпер, – грубо крикнули из темноты за окошком. – Обвинен в использовании магических устройств без допуска к эксплуатации, а также в применении таковых устройств в личных целях. Приговорён к тюремному заключению сроком на восемь лет плюс конфискация имущества.
Джон покосился на охранника у двери. Тот стоял, вытянувшись прямо, словно проглотил дубинку, и по-прежнему глядел перед собой. Возможно, он попросту спал: Джону доводилось слышать о мастерах, владевших искусством спать с открытыми глазами. Как правило, подобное мастерство постигалось на втором-третьем году военной службы.
За окошком снова закашлялись. Джон решительно шагнул в кабинку и сел на узкую скамью. Напротив устроилась Джил.
– Винпер? – позвал Джон.
Темнота выпустила бледное лицо, заросшее жидкой бородёнкой. На лице выделялся понурый горбатый нос в точках угрей.