Огонь сильнее мрака

Герасименко Анатолий

Джон кивнул. Ему стало не по себе.

– Скажи, – произнес он нехотя, – а там, где ты была, в тех квартирах – ты ничего не нашла…

– Нашла, – покивала Джил. – У одного – руки в шкафу. Кисти, отрезанные, левые все. Воняли – страсть. У другого кожи шмат, с татуировкой. Кожа в спирту была, не воняла. У третьего – тоже руки, но правые. Четвертый девчонку в сортире мёртвую держал, целиком.

– Олмонд, – поморщился Джон.

– А, точно, ты ж там тоже был, – вспомнила Джил. – Я за ним ведь следила. А когда ты успел?

– Позавчера, – буркнул Джон – вечером.

–

А я – в тот день, когда он тебя… – девушка замялась, и Джон с удивлением взглянул ей в лицо. Джил нахмурилась:

– На день, стало быть, разминулись. Когда её нашла – еще теплая была. Успела бы раньше, может, спасла бы.

Джон молчал.

– Хотя вряд ли, – в раздумье продолжала русалка. – Крови много потеряла, почти все вытекло. Все одно померла б.

– Думаешь? – нехотя спросил Джон.

– Я такого много видала, – угрюмо сказала Джил. Джон кашлянул и очень деловито сказал:

– Вот что странно: говоришь, девчонка много крови потеряла? Но ведь если бы она в сортире истекла кровью – к соседям протекло бы. А там ничего такого не было. Ну, напачкано, конечно, но и только.

– Значит, он собрал кровь, – проворчала Джил. – До этого где-то подвесил тело. И в таз собрал или кастрюлю. А то – на улице резал, а затем полумертвую в дом притащил. Но это уже ерунда, так не получится.

Она, наконец, вспомнила про свой эль, придвинула кружку и, сгорбившись, припала к ней губами.

– Да! – сказал Джон, сворачивая новую самокрутку. – А Гильдия? Хочешь, чтоб я тебе помогал – как на это Донахью посмотрит?

Джил облизала губы:

– Он не знает.

– В смысле – не знает? А кто принимал заказ?

– Никто, – сказала Джил. – Я сама. Верней… то есть…

Джон чиркнул спичкой и прикурил, пряча огонь в ладонях.

– Не было никакого заказа, – призналась Джил.– Он, аптекарь этот, прямо ко мне пришёл.

Джон затянулся.

– Левый заработок предложил, значит?

– Угу.

Джон откинулся на стуле.

– И ты согласилась? Ох, Джил, не ровен час начальство узнает.

– Не учи, – огрызнулась русалка. – Я не вентор уже.

Джон покачал головой.

– На тебя не похоже, – сказал он и, не удержавшись, добавил: – Всегда таким лояльным работником была.

Джил глянула на него – быстро, хищно.

– Причины нашлись.

– Ну-ну, – сказал Джон.

Джил принялась расправлять кружево на рукавах. Покончив с рукавами, разгладила платье на коленях. Джон наблюдал за ней, пуская дым к потолку.

– Ладно, – сказала, наконец, русалка. – Не смейся только.

– Не буду, – пообещал Джон.

– Мне… нужен этот валинар, – сказала Джил. – Аптекарь с самого начала про зелье рассказал. Я и повелась. Мы с ним условились: я лабораторию найду, а он мне зелье отдаст.

Джон поднял брови.

– Тебе нужен валлитинар? Хочешь стать счастливой, как древние Па?

Джил переставила кружку с места на место. Побарабанила по краю стола.

– Я для матери.

Джон вспомнил: жаркий день, тёмный деревенский дом, старуха в углу, точно призрак. И тут же – ночь, полная луна, двое на

берегу, волосы, серебряные от лунного света…

– Мать помирает, Джон, – сказала русалка, глядя в окно. – Отец из Дуббинга доктора выписал. Тот говорит – чёрная меланхолия. Жить она больше не хочет, понимаешь? Ей ведь шестьдесят только. А она лежит на лавке да смотрит в потолок. День-деньской.

Джил взяла кружку обеими руками и стала пить.

– Это… из-за тебя? – медленно спросил Репейник.

– Да, – сказала Джил, со стуком поставив опустевшую кружку. – Я ж ублюдок, – с горечью прибавила она. – Отрезанный ломоть. Нет у Корденов больше дочки. В монстру превратилась. Отец хоть разговаривает со мной. Раз в пару месяцев к ним в деревню катаюсь. До ночи в кустах прячусь, ночью к дому прихожу, в окно стучу. Батя выходит тогда. Боится, конечно, что узнают. Но выходит. Вот и рассказал, что мать жить не хочет больше.

Из кухни выглянула официантка. Джон поднял руку, подзывая. Заказал еще пива. Джил, навалившись на локти, разглядывала древесные узоры столешницы. Джон смотрел на чёрные волосы, разделенные косым пробором, на розовые кончики ушей, выглядывающие из прически. Можно было бы попробовать какой-нибудь дурман подыскать для матери, подумал он. Тот же опий... Или магические стимуляторы... Хотя что это я – стимуляторы. Знаем, пробовали. Это всё для развлечения, а для тех, кто жить не хочет, дурмана еще не придумали. Опий и вовсе – та же смерть, только медленная. Да. Никогда не делай добро, сказал он себе с усилием. Никогда не помогай упавшим. Даже если помощь нужна женщине, с которой ты когда-то делил постель. Даже если это – единственная женщина, с которой ты можешь что-либо делить.

А ведь она и впрямь спасла мне жизнь, подумал Джон. Вот проклятье.

– Послушай, я тебе помогу, – сказал он.

Джил повернула голову.

– Правда?

– Да. За мной – должок.

Девушка кивнула.

– Узнаем, где лаборатория – сдадим дела, – предложила она. – Ты – Фернаклю, я – аптекарю. Деньги получим, а дальше пусть сами разбираются. Как тебе?

Джон хмыкнул:

– А потом нас найдут Па и выпустят кровь. И руки отрежут.

– Не думаю, – сказала Джил почти весело. – Мой аптекарь… – она осеклась. Как раз в этот момент принесли пиво. Джон терпеливо дождался, пока официантка расставит новые кружки, пока уберёт старые, пока поменяет пепельницу, и только когда девушка ушла на кухню, он сказал так спокойно, как мог:

– Твой аптекарь – что?

– Неважно, – сказала Джил. – Забудь.

Джон сжал зубы. Разжал. Сжал. Разжал.

– Знаешь что, – сказал он, – это мне всё не нравится. Честно говоря, уже жалею, что согласился. Пяти минут не прошло, а жалею. Что дальше-то будет, а?

Джил обхватила плечи руками.

– Хорошо, хорошо, – тихо сказала она. – Хочешь всю правду, вот вся правда. Аптекарь не только мне зелье даст. Он хочет вообще рассекретить валинар. Чтобы всем достался. И матери тоже. И мне. И тебе. Всем. Будем жить, как эти, древние. Счастливые все время. Такая вот у него идея. Так он мне сказал.