Огонь сильнее мрака
Шрифт:
– Собирался, – кивнул Олмонд. – Но теперь вряд ли что получится.
– Почему?
Олмонд понял, что его не будут бить, и слегка расслабился.
– А ты представь, – предложил он. – Он ведь как хотел? Сперва – приготовить много валлитинара, сотни бочек. Собрать людей – наловить по улицам или ещё что – и дать им попробовать эликсира. Они бы стали, как мы, счастливы и блаженны, и рассказали бы всему миру о новой эпохе. Без несчастья, без горя. Тогда уже Тран-ка Тарвем открылся бы всему человечеству. Стал бы править вами. А теперь – что? Валлитинара у него не осталось. Ну, придет он к вашим правителям. Расскажет об эликсире. Так его осмеют и выгонят.
Джон задумался.
– Но Хонна
Олмонд фыркнул:
– Ты правда думаешь, что такое сработает, ищейка? Время богов прошло. Люди отвыкли от их власти. Его просто расстреляют из пушек.
Джон кивнул. Это походило на правду. И раньше, до войны, и теперь – люди всегда знали, что боги смертны. Как раз поэтому Прекрасная Хальдер в последние мирные годы не давала аудиенций и не дозволяла никому к себе приближаться, кроме проверенных жрецов: богиня опасалась покушения. Но покушений не было. Возможно, оттого, что простой народ действительно любил Владычицу Островов, а те, кто были не так просты, отлично понимали: смерть богини ничего не решит. Не станет Хальдер – придет Ведлет или, допустим, Лакурата, или какое-нибудь другое чудовище, и станет Энландрия частью Твердыни или Арверниса. Неизвестно еще, что хуже. Но теперь времена изменились. Люди отвыкли от божественной благодати, научились жить без зарядных башен, а прошедшие после войны годы начисто стерли из народной памяти уважение к прежним владыкам. Зато осталась злость на покойных богов – за послевоенную разруху, голод, энергетический кризис. Да, пожалуй, Великому Моллюску, пришедшему из моря, никто не обрадуется. Уж точно не обрадуются чиновники в правительстве, которые прибрали к рукам магические артефакты и поделили меж собой привилегии на волшебство. Явился новый бог? Снова отдавать ему власть? Лишиться исключительных прав на магию? Как бы не так. Вали его, ребята! И пойдет Тран-ка Тарвем на корм рыбам.
Так что Хонна все рассчитал верно: сперва надо было подготовить людей, дать им вкусить вечного блаженства, чтобы росла молва, чтобы ширились ряды восторженной паствы, а потом уж предстать во всей красе перед валяющимся в экстазе человечеством. Вот тогда все получилось бы, и короли вместе с главами парламентов на брюхе приползли бы за своей долей валлитинара, и стал бы Хонна Фернакль, простите – Тран-ка Тарвем, Радетельный Пастырь – верховным правителем всего мира. Отличный расчет, безошибочный. Да только вмешались в дело хитрые и жадные па-лотрашти. И теперь у Хонны одна надежда: Джон Репейник, который поможет вернуть украденные машины. А Джону Репейнику осталось совсем чуть-чуть – Олмонд схвачен, избит и сломлен, и надо только задать ему один-единственный вопрос.
– Где вы спрятали лабораторию? – спросил Джон.
Олмонд наклонился вперед, так, что веревка врезалась в горло, и далеко сплюнул тягучей слюной.
– Хер тебе, – сказал он.
Джон стиснул зубы и встал. «Сейчас Джил кинется, – подумал он. – Опять придется оттаскивать. Дам ей на этот раз побольше времени. Совсем обнаглел, паскуда». Но Джил отчего-то медлила, и Джон, стараясь говорить спокойно, произнес:
– Как скажешь. Времени у нас хоть отбавляй. Будешь сидеть без воды и жратвы. Гадить – под себя. На ночь развязывать не будем. Завтра я тебя снова спрошу.
– Хер вам обоим, – ответил Олмонд и снова попытался харкнуть на пол, но только заплевал подбородок. Джил поднялась на ноги. Па-лотрашти вздрогнул всем телом и затравленно поглядел на неё, но русалка тронула Джона за плечо и попросила:
– Выйдем. Разговор есть.
Джон оглядел Олмонда, убедился, что тот надежно обмотан верёвкой, и пошел к разбитому окну. Следом за Джил он вылез наружу. Стоял
– Джонни, – сказала Джил, – давай не будем.
– Чего – не будем? – не понял он.
Джил потерла лоб кончиками пальцев:
– Смотри… Вот ты спросил, где лаборатория. Он, ясное дело, поломается. Но скажет. Надолго его не хватит. Думаю, уже к вечеру расколется. Или завтра с утра.
– Почему так скоро?
– Действие зелья кончается, – объяснила Джил. – Он же сам сказал, помнишь – слабый, мол, валлитинар. Действует всего пару дней.
– Ну и прекрасно, – заметил Джон. – Всего-то делов осталось – подождать.
– И что? Вот он скажет. Ты отправишься к Хонне, всё передашь. Он пойдет туда, где лаборатория. Обратится в чудище. Перебьет этих… лотрашти. И станет готовить зелье.
– Мне всё видится немного с другой стороны, – возразил Джон. – Я пойду к Хонне, передам информацию, и он мне заплатит. Одновременно с этим ты пойдешь к своему аптекарю – или кто он там – и тебе он тоже заплатит. На этом наша работа будет закончена, а что случится дальше – не так важно.
«А кстати, кто же всё-таки этот аптекарь? – подумал Джон. – Наверное, кто-то вроде Иматеги – узнал про Па, решил во что бы то ни стало разыскать последних выживших… Только, в отличие от бедняги-доктора, аптекарь умён. И не ищет контакта с древней цивилизацией, а попросту хочет сварить зелье. Надо будет Олмонда спросить, вдруг чего знает».
– Джонни, – терпеливо сказала Джил. – Ты что, не понял? Хонна – бог. Он целый мир под себя подгребёт. Все будем, как эти вот гады.
– В смысле – пить зелье по утрам и ходить счастливыми?
– В смысле – резать друг друга. Забыл, из чего зелье делается?
Джон пожал плечами:
– Ерунда. Не думаю, что для приготовления валлитинара обязательно надо кого-то резать. По-моему, па-лотрашти просто любят пытки, вот и приплели ритуальные жертвы к рецепту приготовления. Да и то сказать – рецепту три тысячи лет! У нас ученые вон какие… Придумают что-нибудь. Чтоб без жертв.
– Вот, сам же сказал, – подхватила Джил. – Па-лотрашти любят пытки. И при этом счастливые ходят! Неужели не понимаешь? Это такое счастье… поганое это счастье, вот что. Людей режут – сами смеются. А если все, как они, станут? Я так не хочу.
Джон вспомнил, как читал Олмонда – несколько секунд, пока не свалился от боли. Ликующая радость, кипящая энергия. Сделать что-то… Смеяться… Петь… Убивать…
Он нетерпеливо качнул головой:
– Не хочешь – не пей. Я тоже не буду. Никто нас не заставит.
– Да весь мир будет пить этот валлитинар! – потеряв терпение, воскликнула Джил. – Как ты не понимаешь? Ты что, хочешь среди таких олмондов жить? Вечно счастливых? Открой же ты глаза! Это – не счастье, это – дурман вроде опия! Только от опия люди отупелые сидят, а от валлитинара – наоборот.
Джон встал и отряхнул штаны. Ты – сам по себе, люди – сами по себе. Не будь добреньким. Не лезь спасать кого попало. Не помогай упавшим.
Да провалитесь вы все! Грёбаные сволочи, подумал он, чувствуя, как закипает злость. «Весь мир»... Я – ублюдок. С детства от вас только и вижу, что пинки да плевки. Всю жизнь прячусь, всю жизнь под страхом разоблачения. Работу потерял. Жену потерял. Эту вот... монстру – тоже потерял. Ублюдок. Ублюдок. Катитесь к свиньям собачьим, пейте свой эликсир, режьте друг друга, что хотите, то и делайте, вы этого заслужили.