Огонь

Лайт Дейтон

В тот день он не собирался идти в пустыню. Добытого позавчера бегунка на сегодня еще хватит, если не слишком привередничать и не обращать внимание на запах. Геала, нынешняя подруга Лимма, вроде бы обещала научить его коптить мясо под жаркими солнечными лучами. Тогда можно будет на охоту и через пять дней ходить, а не через три, как теперь. Но за водой все-таки придется сходить, пока солнце не успело подняться высоко.

Для воды у него был прекрасный мех из шкуры гусеницы-мохнача, дар одной из воздыхательниц. Лимм улыбнулся. Эта одинокая вдовушка уже пятую луну намеками приглашает его к себе. Все какие-то предлоги выдумывает. В последний раз жаловалась, что подпорка в норе покосилась, грозит, мол, упасть, а ей, бедной, в одиночку,

без помощи крепких мужских рук ну никак не справиться.

Он подхватил с каменной полки, служившей ему столом, пустой мех, не без труда вытащил притершуюся пробку, перевернул, потряс, будто надеясь, что каким-то чудесным образом воды все-таки еще немного осталось и не придется тащиться к источнику. Из костяного горлышка выкатилась последняя капля. Ничего не поделаешь, придется идти.

Оружие Лимму поначалу брать не хотелось – налегке и сбегать проще, и путь кажется вдвое короче. Но потом все же он взял копье, сунул за пазуху пращу: пустыня – не уютная родная нора, ошибок не прощает. А еще она не любит бесшабашных глупцов и часто наказывает их по всей строгости.

Однажды она преподала Лимму урок. Он шел в гости к Геале, нес ей два отреза превосходного мяса, даже, помнится, насвистывал что-то веселое. Идти недалеко – через две дюны перемахнуть, да потом полета перестрелов вправо. Тогда он решил не брать оружие. Зачем? Дело было ранним утром, краешек солнца еще только показался из-за горизонта, пауки-верблюды пока спали в своих норах, а лучшая защита от скорпиона всегда с собой – быстрые ноги.

В тот день Лимм вылез из своей норы, бодро прошагал немалую часть пути, даже не оглядываясь по сторонам. И тут из-за гребня дюны, откуда ни возьмись, выскочила фаланга. Эти зверюги любят охотиться по ночам, ближе к утру – но, похоже, эта не успела еще ничего добыть себе на завтрак, потому и забрела так далеко. Вот с ней тягаться в скорости человеку бесполезно – восемь ног всяко быстрее двух.

Лимму еще повезло – поблизости из песка торчали несколько древних-древних валунов. Ничего не оставалось, как метнуться на макушку одного из них и замереть. Фаланга, приметив движение, бросилась в сторону Лимма, но поймать не сумела. Жвалы щелкнули в двух пальцах от его ноги.

Лимм старался сидеть неподвижно, замереть и не шевелиться, даже не дышать. Почти сразу тварь потеряла его из виду. Этот нехитрый прием знает любой пустынник: у хищных насекомых так устроен глаз, что движение они примечают сразу и безошибочно, а вот спокойно сидящего в двух шагах человека не замечают, так что стоит перестать метаться из стороны в сторону – и зверюга, которая только-только собиралась тобой полакомиться, остается ни с чем. Но та фаланга попалась упорная – не спешила уходить, еще долго крутила по сторонам уродливой башкой, щупала воздух усиками. Только когда солнце взялось изрядно припекать и Лимм на своем каменном насесте едва не изжарился, фаланга удалилась восвояси. Потом у него полдня болела голова от перегрева, саднило кожу на колене, припеченную о раскаленный камень, да еще Геала устроила скандал: почему, мол, так сильно опоздал. Больше Лимм не выходил из дому без оружия. Даже если отправлялся, как сегодня, за водой.

Источник был сух, как знойный полуденный ветер, лишь стенки казались немного влажными. Лимма это не обескуражило – в такое время года так бывает всегда. Дожди прошли давно, скоро уж новые начнутся, вот вода и ушла глубоко вниз. Придется попотеть, чтобы добыть хоть немного.

Он присел на корточки, положил рядом мех и пращу. Потом снял с копья широкое костяное острие, вонзил его в песок, в паре ладоней от самого источника. Копать было не тяжело, только песок норовил осыпаться в только что выкопанную лунку. Наконец яма была готова, Лимм подождал пару мгновений и тут, как по команде, из влажных стен лунки стала сочиться мутноватая водица. Мех он наполнил наполовину: на пару дней хватит, а там можно и еще сходить.

Обратный путь показался короче. Лимм

уже спускался с гребня последней дюны, как справа ему послышался какой-то шорох. Не иначе как у норы его поджидала какая-то тварь. Что ж выходи, поговорим! А что, если это кто-то из приятелей решил таким образом пошутить? Пришел за Лиммом – на охоту, скажем, с собой позвать, – дома не застал и решил устроить хозяину сюрприз. Шею свернуть надо мерзавцу! Шутка не из лучших… Не успел Лимм подумать об этом, как из-за края дюны на него бросилась стремительная рыжая молния. Однако охотника пустыни не так-то просто застать врасплох. Лимм отшвырнул в сторону мех, выставил копье и упал на одно колено, целясь набегающей твари в низ живота. Рыжий на полном ходу налетел на острие. Лимм поднатужился изо всех сил и отбросил от себя врага. Только сейчас он разглядел своего противника – муравей! Что это он? Озверел что ли? Где это видано, чтобы муравьи вне своих охотничьих угодий нападали на людей?

Потрескивание за спиной предупредило его о приближении нового врага. Лимм взмахнул пращой, раскрутил, и здоровенный камень ударил второго муравья точно в голову, между глазами и изогнутыми, словно крючья, жвалами. Хитиновая броня выдержала, но шестиногий как-то сник, сбился с шага, остановился и закрутился на месте. Лимм подобрался к нему поближе и всадил копье твари в затылок:

– Получай!

Муравей рухнул и остался недвижим.

В этот момент Лимм почувствовал какое-то болезненное прикосновение к своей правой руке. Он вскрикнул от боли, выпустил копье и развернулся. Третий муравей уже примеривался куснуть еще раз. Лимм попытался отпрыгнуть, но нога предательски завязла в песке, он упал, разодрав бедро об острые жвалы мертвого шестиногого. Охотник силился подняться, но рука уже попала в костоломный захват, боль взорвалась в ней, потом тиски словно исчезли, Лимм обрадованно взмахнул ею, пытаясь выдрать застрявшее копье, и недоуменно уставился на сочащийся кровью обрубок.

Тут набегающий муравей боднул его в грудь мощной хитиновой башкой, затрещали ребра, и Лимм провалился в спасительное забытье. Сознания он, правда, не терял. Охотник чувствовал, как его не самым ласковым образом прихватили поперек туловища жвалы, оторвали от горячего и такого приятного песка и куда-то понесли.

Переход длился долго. Страшно болела рука, ныли переломанные ребра, солнце, припекавшее уже вовсю, вытягивало из тела последние капли воды. Губы пересохли, язык распух и заполнил, казалось, уже весь рот. Несколько раз муравей швырял Лимма на землю – тело отзывалось взрывом боли – щупал сяжками, будто проверяя – как он там, этот двуногий, жив или нет? На второй или третий раз Лимма приложило так сильно, что он перестал понимать, что с ним происходит и куда его несут.

Очнулся он от человеческих голосов.

– Милвер, смотри – еще один. Ох, мертвые пески! У парня-то – начисто ноги откушены!

– Сейчас перевяжу. А то кровью изойдет, как Хорваг.

– Воды-то у нас осталось хоть чуть-чуть?

– Немного есть.

– Дай сюда.

Лимм осторожно приоткрыл глаз.

Темно, лишь слабенький, какой-то неживой свет струится от стен небольшой норы. Вокруг – плотный влажный воздух, как перед дождем, кажется, что его можно ухватить рукой. А еще резкий, неприятный, но немного знакомый запах. Где же так пахнет? А-а! На муравьиных тропах воняет точно так же.

В неверном свете на потолке норы дрожат и двоятся нечеткие тени. Лимм присмотрелся внимательнее. Кто-то шевелился у дальней стены. Люди. Двое склонились над неподвижным телом. Один, светловолосый крепыш, смачивал водой кусок грязно-белой ткани, второй, совсем еще мальчик, что-то делал с ногами раненого. И как ни мало было света, Лимму сразу бросилась в глаза их необычная для пустыни белизна кожи, упитанность и добротная, невиданная в песках одежда.

Так… Только паучьих рабов еще не хватало. Откуда они здесь? Раскорякам своим прислуживать надоело, решили теперь муравьям лапы лизать?