Ох уж эти Шелли
Шрифт:
Нокс поежился на своем стуле, до сих пор ему казалось, что это его личное дело и не должно касаться начальства, но Вильсон был не тем человеком, которому Нокс посмел бы дерзить. Уж слишком много всего теперь связывало этих двух людей. Поэтому он собрался и, честно глядя в глаза суперинтенданту, ответил.
— Да.
— А знаете ли вы, что последнее время правительство крайне обеспокоено нравственным состоянием служащих полиции? — Зеленые глаза суперинтенданта выжидающе глядели на ничего не понимающего Нокса.
— Так точно, был такой разговор. Мол, полицейские в свободное время посещают бордели и мало того, что рискуют подцепить там стыдную болезнь, так еще и нечаянно могут сойтись там с опасным элементом… — Агент запнулся, последняя фраза звучала особенно странно. Сам он в подобном заведении был всего один раз, и девушка сразу же отвела его в свою комнатушку, где стояла кровать и еще был крошечный столик с зеркалом и единственный стул. Если и остальные встречи в борделях происходят по той же схеме, где там он мог бы познакомиться с опасными заговорщиками или убийцами? Хотя возможно, что в заведениях выше классом существуют общие залы, где джентльмены имеют возможность не только выбирать себе шлюх, но и общаться друг с другом. Если это так, хорошо, что Нокс тогда не оказался в таком зале, вот стыдно-то было бы, заметь его там кто-нибудь из соседей.
— Вот я, к примеру, женат, три дочки, после службы домой, а там накрытый стол, чистое белье на постели, по воскресеньям все вместе в храм, у нас там собственная скамья прихожане знают, что здесь сидят Вильсоны, и не занимают. — Суперинтендант блаженно улыбнулся, сложив руки на животе. — Слушай, Гарри, ничего, что я тебя так фамильярно, по имени?
Нокс застенчиво улыбнулся.
— Почему, Гарри, ты до сих пор не женат? Ты ведь верующий, я знаю. Опять же, из приличной семьи, образованный, не урод.
Нокс залился краской.
— Вот и маменька мне об этом все время говорит, но только где…
— Где встретить девушку, которая пришлась бы тебе по нраву? — закончил за него Вильсон. — Ну да, ну да. Конечно, если бы я тогда не забрал тебя с уличного патрулирования, у тебя были бы все шансы найти себе невесту, долго ли умеючи. И был бы ты теперь при жене, и, может быть, детки бы народились, и матушка твоя была бы таким раскладом довольна. Понимаю. — Суперинтендант на минуту задумался. — А знаешь, вот мы как поступим. — Он оглядел агента с ног до головы. — Приходи ко мне на обед, скажем, в субботу. Выкурим по трубочке, выпьем по рюмке наливки, у меня три дочери, причем средняя год назад овдовела. Трудно с тремя девками тем более, если ты единственный мужчина в доме, всегда трудно было, а теперь и вовсе невозможно. После того как Лотта утратила мужа, каждый день слезы. Он у нее образованным был, секретарем в участке служил, за всю документацию отвечал, а ее всегда пропасть. Стихи ей читал. Они буквально на соседней улице проживали, так я к ним раза два в неделю заходил о книгах поговорить. Жена-то моя не такого полета птица, чтобы с ней можно было роман какой обсудить или поэму… м-да, вот Лотта у меня весьма начитанная, но только нынче она не в том настроении. Все о своем ненаглядном тоскует. Жаль, рано чахотка проклятая сгубила парня. Вот я и подумал, все мои дочки рано или поздно выйдут замуж за полицейских, а ты не просто полицейский, ты тайный агент, и оклад у тебя втрое больше, чем у обычного констебля, только что мундир не носишь, так это пустяк. Короче, приходи, и знаешь, что — матушку свою приводи. Знакомиться будем.
Глава 15
ДВОЙНОЙ ПОРТРЕТ
После смерти второй дочери жизнь Мэри вновь была переполнена безысходным горем. Зачем долгих девять месяцев вынашивать ребенка, потом в муках рожать, чтобы он все равно умер? Почему они не могут жить как ангелы небесные, вообще не прикасаясь друг к другу, а только читая книги и беседуя на темы, интересные обоим?
Ручьи сливаются с Рекою, Река стремится в Океан; Несется ветер над Землею, К нему ласкается Туман. Все существа, как в дружбе тесной, В союз любви заключены. О, почему ж, мой друг прелестный, С тобой мы слиться не должны? — Смотри, уходят к Небу горы, А волны к берегу бегут; Цветы, склоняя нежно взоры, Как брат к сестре, друг к другу льнут. Целует Ночь — морские струи, А землю — блеск лучистый Дня: Но что мне эти поцелуи, Коль не целуешь ты меня? [13]13
Перевод К. Бальмонта.
Так утешал ее Перси, покрывая страстными поцелуями свою любимую жену, свою драгоценную Мэри, целуя ее в глаза, щеки и в снова округлившейся живот, убеждая, что слезы могут повредить еще не рожденному малышу, боже, не успев надеть траур по своей второй дочери, она опять носила под сердцем очередное счастье или новое горе.
— Не плачь, Мэри, ты ведь не хочешь, чтобы Уильям расстраивался, видя маму все время зареванной. Мне не хотелось бы, чтобы наш сын вырос плаксой или чтобы он шарахался от каждого звука.
А потом Перси читал ей вслух свою новую поэму "Восстание Ислама", которую Мэри прекрасно знала, так как страницу за страницей переписывала ее на чистовик. Но все равно, то, как читал свои стихи Шелли, стоило потраченного на них времени. Образ главной героини Цитны Перси писал со своей обожаемой Мэри, создав не реалистический, а скорее идеализированный портрет возлюбленной.
Сестру любил я, с светлыми глазами, Подобными огню полярных звезд; И ни к кому под всеми Небесами Моя мечта не бросила бы мост; Я шел куда-нибудь, но взоры эти Меня всегда к себе назад влекли; И вот когда все было в целом свете Так холодно, — когда друзья ушли, Забыв о всех, о, Цитна, лишь с тобою Сливался я улыбкой и тоскою.Да, она была истинная его сестра по духу, верная и преданная спутница жизни, его героическая Мэри его светлоглазая Цитна.
Чем ты была в далекие те дни? Ребенком, неземным, совсем невинным; Хоть в помыслах уже зажглись огни, И с этим миром, диким и пустынным, Во внутренний уж ты вступила бой, И иногда лучистый блеск алмаза В твоих глазах туманился слезой, От грезы, от печальных слов рассказа Или от слов, чья страсть и чей привет В их глубине зажгли свой беглый свет.Мэри слушала поэму немного рассеянно. Последнее время ей казалось, что в стихах мужа слишком много так называемой воды, зачастую он терял сюжетную нить, плетя волшебные поэтические кружева и не заботясь о драматургии своего произведения. Сегодня ночью ей приснилась Херриет, она плыла под водой, а ее длинные черные кудри ощупывали волны, словно живые змеи на голове у Медузы горгоны или тонкие лапы гигантского морского паука. Лунный свет отражался в черной воде, но лицо Херриет выглядело белым и чистым, спокойным и умиротворённым, глаза приоткрыты. Они с Перси развлекались катанием на лодке, и Мэри видела, как мимо ее борта проплывало тело его первой жены.
Мэри сжалась от страха не в силах оторвать взгляд от ужасной картины и одновременно понимая, что просто обязана сделать вид, будто бы ничего не произошло. Будто бы все нормально и никакого трупа рядом нет, быть может, и Перси тогда ничего не заметит и не станет втаскивать утопленницу к ним в лодку. Внезапно Херриет обогнула лодку, и резко подняв руку, схватила Перси за волосы и одним рывком бросила его в воду.
— Он мой! — Вот все, что успела услышать Мэри, проснувшись в слезах и поту. О чем предупреждал ее страшный сон, она поймет несколькими годами позже, теперь же Мэри была вынуждена признать, что смерть второй дочери и постоянные болезни Уильяма сильно подорвали ее здоровье и душевное спокойствие.