Ох уж эти Шелли
Шрифт:
В центре обсуждения — безнравственное поведение Мэри Годвин, нынешней Мэри Шелли — юной дамы и матери семейства, только что подтвердившей перед судом желание своего мужа забрать к ним в семью детей и пообещавшей нежно заботиться о последних. Обвинитель зачитывает фрагмент из письма Перси другу, имя друга не разглашается, так как его личность не имеет отношения к делу: "Никакими словами не передать даже отдаленнейшее представление о том, каким образом она развеяла мои заблуждения, — взволнованно читает прокурор. — Высокий, торжественный миг, когда она…" — Обвинитель опускает на кончик носа очки, обращаясь сначала к судье, потом к уважаемому собранию. — Имеется в виду Мэри Годвин, ваша честь. Так вот: "… когда она призналась в любви к тому, чье сердце давно и тайно принадлежало ей…" — говоря так, обвиняемый не только признается, что и сам, будучи, заметьте, женатым человеком, уже был влюблен в мисс Годвин, но и намекает на "особенные доказательства своей любви", которые она — Мэри Годвин, дала обвиняемому.
— Обвиняемый, можете рассказать суду, каким конкретно образом Мэри Годвин развеяла ваши сомнения?
Перси молчит.
— Уважаемый суд, уважаемые присяжные, сторона обвинения располагает неопровержимыми сведениями относительно данного предмета, мы знаем, чем свидетельница Мэри Годвин завлекала подсудимого. Покойная миссис Херриет Шелли писала своей подруге… — Прокурор извлек из папки следующий документ. — Зачитываю: "Она, — имеется в виду Мэри Годвин, — разжигала его воображение разговорами о своей матери и вместе с ним посещала ежедневно ее могилу, где наконец и призналась ему, что до смерти в него влюбилась".
— Обвиняемый, признаетесь ли вы, что Мэри Годвин действительно водила вас на могилу своей матери и именно там призналась вам в любви.
— Признаю, но что это…
— Если бы этот суд проходил не в наше просвещенное время, а во времена инквизиции, девушку, которая завлекала понравившегося ей юношу, пригласив его для решительного объяснения на кладбище, суд бы приговорил к сожжению.
Кстати, доктор Таллер, постоянно служащий во дворце Филд уважаемой семьи баронетов Шелли, написал мне, к сожалению, сам он прикован к постели подагрой и не может совершать даже самого незначительного выезда, не то что приехать в Лондон для дачи показаний, тем не менее этот самый доктор сообщил мне письмом, что Перси Биши Шелли всегда отличался крайней ранимостью и мечтательностью. С раннего детства он то и дело как бы витал в облаках и был склонен больше дружить с героями романов, нежели с реальными людьми. Исходя из вышеизложенного, доктор Таллер считает, что Мэри Годвин, поняв, какой ранимый и остро восприимчивый человек перед ней, специально призналась ему в любви на кладбище, дабы все происходило, как в одном из дешевых черных романов, которыми зачитывается современная молодежь. Признайся она ему в любви при ярком свете солнца, на скамье у церкви или даже в их доме, это было бы менее эффектно, а так, позволю себе предположить, что в момент рокового признания мистер Шелли находился как бы под гипнозом, что он, точно во сне, оказался словно вовлечен в сюжет увлекательного романа, где ему было предложено стать главным героем.
— Протестую, все это домыслы обвинителя, — наконец вмешался адвокат Шелли, впрочем, было заметно, что он тоже заслушался версией обвинения, отчего и не сразу сообразил высказать свой протест. На своем месте в заднем ряду Нокс кусал ногти. Он видел только полупрофиль сидящей слева от кафедры Мэри, и больше всего на свете ему хотелось броситься на обвинителя, на присяжных, на весь мир и защитить эту нежную и бесстрашную женщину, которая, не побоявшись нападок, пришла в суд поддержать своего мужа.
Следующим свидетелем суд вызвал Уильяма Годвина, и старый журналист был вынужден признать, что выгнал дочь из дома, когда та вернулась после нескольких месяцев отсутствия со своим любовником и сестрой. В то время он действительно был очень рассержен на обоих. Теперь, когда Шелли женился на Мэри, Годвин полагает все разногласия между собой и зятем урегулированными. Впрочем, лично он никогда не считал, что его дочь была виновна в том, что Перси бросил жену и ребенка.
Свист в зале не дал ему закончить.
— Виноват Перси, да и Мэри тоже виновата не меньше, — начинает новый свидетель, которого обвинитель представляет как Томаса Джефферсона Хогга. Ноксу не было знакомо это имя, зато он заметил, как вздрогнула и с каким ужасом Мэри взглянула на вышедшего для дачи присяги мужчину.
— Расскажите суду, что вам известно о том, как Мэри Годвин бежала с вашим другом Перси Биши Шелли.
— Меня там не было, ваша честь, — четко произносит Хогг.
В зале слышны смешки.
Судья стучит молоточком, призывая публику к порядку.
— Хорошо, перефразирую свой вопрос: что рассказывал вам ваш друг Шелли по поводу того, как он уговорил мисс Годвин бежать с ним?
— Перси сказал, дословно… — Хогг ухмыляется. — "Они мечтают нас разлучить, моя любовь, но смерть соединит нас!", после чего он вручил мисс Годвин флакончик с ядом, сколько мы знакомы, он всегда таскал с собой опий, чтобы, если понадобится, свести счеты с жизнью, то есть, мисс Годвин должна была отравиться, сам же Перси приготовил для себя пистолет.
— И что же, воспользовалась Мэри Годвин ядом?
— Насколько я знаю, нет, — пожал плечами Хогг, — впрочем, я не совсем уверен, точно ли это относилось к мисс Годвин или к Херриет. В тот день Перси был пьян, да и я тоже, так что… спросите лучше у него самого. — Хогг поворачивается к Перси.
— Я не предлагал Мэри выпить яд, я сам его выпил, нежно улыбнулся Перси. — Что же до пистолета, если бы он и был у меня, то, скорее всего, я бы не утерпел и продал такую дорогую вещь, тем более что лично мне он ни для чего не нужен. — Мэри Годвин — истинная любовь всей моей жизни. Достойно сожаления, что я не повстречал ее раньше, что совершил ошибку с Херриет. Но я никогда не отказывался воспитывать своих детей и оплачивал все счета своей бывшей жены.
Когда суд ушел на совещание и всех отпустили прогуляться и подышать свежим воздухом, агент уже знал, что присяжные целиком и полностью на стороне потерпевшего. Что Перси никогда больше не увидит своих детей и тех воспитают в ненависти к их отцу.
После перерыва лорд-канцлер действительно обвинил Шелли в аморальном образе жизни, сочтя его неподходящим попечителем для своих детей от Херриет, и малышей отправили в Кент, в семью священника.
В тот же вечер Нокс подошел к дому Шелли, надеясь обменяться парой слов с Паоло, и неожиданно увидел выбегающую из распахнутых дверей Клэр. Плача в голос, она пролетела мимо агента на другую сторону улицы и, остановив карету, что-то сказала вознице, после чего тот открыл перед ней дверь.
Не зная, что он делает и как будет оправдываться, Нокс вошел в распахнутую дверь и какое-то время стоял, слушая причитания, звон тазов, плеск воды и приглушенные проклятия. Он уже хотел уходить, когда перед ним возникла Мэри.
Ее волосы были растрепаны, лицо казалось бледным и осунувшимся, глаза покраснели от слез.
— Кто вы, и что вы делаете здесь? — глухо спросила женщина, но, не успел Нокс что-либо ответить, вдруг с облегчением провела рукой по лбу. — Простите, мистер Нокс, я не сразу признала вас. Много раз виделись в издательстве, но не ожидала встретить сегодня.