Охота на канцлера
Шрифт:
Фишер посмотрел на Роммеля. Шеф службы безопасности покачал головой. Его ведомство такие сигналы не получало. Канцлер бросил взгляд на стрелки больших круглых часов, висевших под потолком.
— Уже пятнадцать минут шестого, а ни одна ракета не влетела в окна «Зеленой комнаты». Нецелесообразно из-за такого пустяка прерывать важное заседание кабинета.
— Но, господин канцлер, сведения поступили от агента ЦРУ, русского разведчика Смирнова, который давно работает на американцев. А он дело свое знает.
— А, русский, — заметил канцлер, — вот уж кому я ни на грош не верю.
Хаусхофер хотел еще что-то сказать, но под холодным взглядом канцлера осекся и вслед за ним вышел из кабинета.
Взрыв «стингера» унес жизни почти всех членов германского кабинета, кроме случайно оставшихся в живых канцлера, министра обороны и вооружений и начальников двух служб безопасности.
Полиция наглухо перекрыла все выезды из Бонна. Начались тотальные обыски.
Прошел уже час с момента взрыва, но поиски террористов не принесли положительных результатов. Эксперты установили, что взрыв в «Зеленой комнате» произведен ракетой типа «стингер». А ее могли запустить откуда угодно — из любого дома на правом берегу Рейна, с вертолета или из кузова грузовика.
Полиция не смогла найти даже свидетелей выстрела. Лишь одна пенсионерка, выгуливавшая собачку на площади перед президентским дворцом, утверждала, что слышала со стороны Рейна звук, напоминающий выстрел.
На всякий случай полицейским было дано распоряжение осмотреть все суда, плававшие по Рейну с половины пятого до половины шестого.
Но Тадеуш Бальцерович, сошедший с катера на берег через четыре минуты в окрестностях Кельна, давно добрался до города и сейчас блаженствовал в мягком кресле курьерского поезда, мчавшегося по маршруту Кельн — Гамбург.
— Ну, вот и все, — сказала Анна Леху, когда на экране телевизора в доме, где Мазовецкий снял квартиру, в последний раз мелькнули кадры хроники из президентского дворца. — Тадеуш честно выполнил свой долг. Он не мог предугадать, что канцлер именно в этот момент покинет «Зеленую комнату». Сейчас я поеду в Гамбург. Мы возьмем билеты до Папеэте и попробуем пожить на каком-нибудь диком тихоокеанском острове…
— Подожди…
Лех достал из сумки вчетверо сложенную газету небольшого формата. Анна с удивлением узнала «Вестник министерства внутренних дел Польши».
— Репортеру «Сейчас» доступны даже закрытые газеты серьезных ведомств, — усмехнулся Лех. — Прочитай заметку на второй странице под заголовком: «Кшиштоф Лещинский уходит в отставку».
Прочитав газету, Анна закусила нижнюю губу. Ее плечи опустились, и она даже не стала поправлять упавшей на лоб пряди.
— Скажу честно: я с самого начала не был на сто процентов уверен в Тадеуше. Как видно, он не стал убивать Бронислава сразу и позволил болтливому еврею произнести щемящую душу исповедь. Скорее всего, Герек пообещал твоему другу навсегда исчезнуть — уехать в Азию или Африку, взять новое имя и затаиться до конца жизни в глухом уголке света, в котором его никто никогда не потревожит. Разумеется, как только Тадеуш отпустил его, Герек побежал в полицию. Но то ли вышла какая-то накладка и он не успел донести на нашу организацию, то ли…
— Что? — глухо спросила Анна.
— То ли кое-какие функционеры в польских органах государственной безопасности, к которым попала информация от Герека, сочувствуют целям нашего движения. Ведь в Польше сейчас трудно встретить человека, который был бы доволен возрождением германской военной машины…
— Ты думаешь, те, кому по долгу службы следовало ликвидировать нашу организацию, предпочли вместо этого заткнуть рот Гереку?
— Если моя теория верна, то ради смерти канцлера эти поляки готовы пожертвовать десятками тысяч Гереков. Но что тебе делать с Тадеушем — решай сама. Тут я не указчик.
Он довел Анну до двери квартиры, крепко сжал руку стюардессе:
— Будь осторожна. Сейчас немецкие полицейские подобны голодным волкам, шныряющим в поисках добычи!
Рука Анны показалась Леху безвольно вялой и очень холодной.
Франция (Руан)
Франсуа, закинув руки за голову, лежал на кровати и бесцельно смотрел на белый потолок камеры. В субботу столярные мастерские тюрьмы не работали. Занять себя было нечем.
Сосед Франсуа по камере Патрик Дювалье увлеченно читал на верхней койке роман Франсуазы Саган. Перевертывая страницу, он нагнулся вниз и с сожалением посмотрел на Франсуа:
— Сбегал бы в спортивный зал. Чего в камере киснуть?
— Неохота, — хмуро произнес Тюренн и отвернулся к стене, облицованной белым кафелем. Прямо перед глазами Франсуа висела фотография обнаженной красотки. Он вырезал ее из «Плейбоя» и приклеил на стену в первый же день заключения в тюрьме.
…Следствие и суд прошли на удивление быстро. Уже через неделю после попытки вытянуть из Вальмана полмиллиона франков Тюренна везли в специальном автобусе вместе с другими осужденными в Париже преступниками в Руанскую тюрьму.
Нападение на престарелого банкира да еще ранение полицейского «тянули» как минимум на пятнадцать лет, но открытое судебное заседание было невыгодно Вальману. В его ходе могли всплыть пятнающие репутацию банкира подробности его взаимоотношений с Верой и тем же Тюренном. Дело Франсуа заслушали поэтому при закрытых дверях, и он получил десять лет. Франсуа и не пытался добиваться его пересмотра. Он знал, что тягаться с Вальманом — все равно что с жалкой каменной пращой бросать вызов дивизиону крупнокалиберных гаубиц.
— Сходил бы в тюремную больницу, — предложил Дювалье.
— Что я там забыл?
— Ты что, не слышал, там работает новый доктор? Она только что окончила Страсбургский медицинский институт, и у нее уже перебывала вся тюрьма. Настоящая клубничка!
— Ну, и как же я туда попаду? Здоров, как бык! — глубокомысленно заметил Тюренн.
— Совершенно здоровы только мертвецы, — глубокомысленно изрек Дювалье. — А пока человек жив, у него всегда находятся болезни. В тюрьме самая распространенная из них — невроз. Скажи, что у тебя болит спина, позвоночник или что-то еще в этом роде. Новый доктор лечит иглоукалыванием. И разбивает при этом сердца, — трагически закатил глаза к потолку Дювалье.