Охота на кавказских мужчин
Шрифт:
Зе – это фильма Армения клон.
Часто снимается он в тюбетейке.
В джинсах, в халате, в ботинках и в том,
что никогда и нигде не носили.
Зе загонял в свои легкие гром.
Молнией всем демонстрировал силы.
Пил две бутылки под утро вина
и говорил незнакомому перцу:
"Это Бразилия, детка, – страна
вся из шампуром пронзенного сердца".
* * *
Али
Побил его малость и поколотил.
Его показали воскресные СМИ.
Али не хватило на прошлое сил.
В нем звали его далеко и не так.
Он с Листоном дрался, пока не вознес
того на вершину того, что кулак.
Али не остался в грядущем без слез.
Он старость свою на столе раскатал,
нарезав ее на сплошные куски.
С подругой прошел в испытательный зал.
Побрил себе шею, а также виски.
Прочел пару текстов Уитмена вслух.
Поймал их в пространстве и в рот свой вернул.
Остался совсем к Нострадамусу глух.
Поехал в деревню, кишлак и аул.
Там выпил вина и почувствовал блажь
и стал кровожаден, доверчив и тих.
О, уши слонов – это просто лаваш,
в который завернуты головы их.
* * *
Благодарю тебя за Евпаторию:
я в ней вернулся к молодости той,
подрастерял со временем которую.
Была ты юной, нежной, молодой.
Ты на автовокзале ночью встретила
танцующего танец Босх меня.
Люля-кебаб пожарила на вертеле.
Добавила в него чуть—чуть огня.
И улыбнулась мне весьма доверчиво,
спросила про дорогу и про сон.
Тогда сказать тебе мне было нечего.
Мы жили и дышали в унисон.
А ночью ты прислала стих Цветаевой,
любимая на сотни лет моя.
Душа моя с тобою лишь оттаяла.
Тебе обязан очень многим я.
С тобою мы ходили на листания
морских зеленых и прохладных книг.
В мое ты сердце загрузила данные
своих страданий и картины Крик.
Ну а теперь мы думаем Финляндию
и ею наполняем мне перо.
А там, в Крыму, любви накрыла мантия
два сердца, а точней – одно ядро.
Оно пылало всюду в Евпатории.
Не поезд, не автобус, ангел мой, —
тобой больного увозила скорая
в Саратов для лечения тобой.
* * *
Дыхание мое не участилось,
оно затихло только, прервалось.
При встрече мы с тобою выпьем Чивас.
И я коснусь лицом твоих волос.
С прибытием на родину поздравлю.
Куплю тебе зеленый лимонад,
чей вкус напомнит Пастернака травлю.
Так отдыхал до нас один Сократ.
Он женщин целовал в глаза и плечи
и юностью своей их угощал.
Давай зажжем в прохладе зимней свечи
и ими осветим немного зал.
Покурим змей дымящихся кальяна
и в легкие их яд переведем.
Закажем пиццы прямо из Ирана.
Посмотрим по экрану на геном.
На матчи, на писателей, на йети.
На конки, на гепардов, на бои.
Не существует голубей на свете —
есть письма лишь – твои или мои.
* * *
Прохладная ночь или жаркое утро.
Значение только имеет одно:
вернется на землю ли вновь Заратустра.
Закончится ли наша жизнь, как кино.
Но в общем и целом пожили неплохо
мы в городе солнца и прочих местах.
Ну что Оганес? Это просто эпоха.
В столетиях, одах, балладах и днях.
Они пролетели, они на дороге
к безумию, счастью и золоту тех,
кто сделал с планеты без оного ноги.
Гуляет по улицам с Оперой Грех.
Сидит в ресторане с Валютой Секунда.
Жует апельсин с Краснодаром Закат.
От русского бунта до русского бунта
рукою подать попрошайке закят.
Поэтому Сталин дымит в небо трубкой,
которая есть настоящий вулкан.
Работает мозг, а точней – мясорубка,
жуя ассирийцев, евреев, армян.
Бросая людей с расстояния в реку,
одетую в Конго, Мали и Бруней.
Планета Земля – голова человека,
чье тело живет среди люда на ней.
* * *
Какие раскрыты в уме моем дали!
Какие просторы открыты ему!
Все то, что казалось, и то, что искали,
у каждого будет однажды в дому.
Сухие нальются водою колодцы.
Голодные мяса получат навек.
Никто не захочет ничем уколоться.
Закурит и выпьет Христа человек.
И выпустит всех из себя телевизор.
Они зашагают на волю гуськом:
Есенин, Куприн, Окуджава и Визбор.
И волосы сменит собой анаком.
А после в звезду превратится Юпитер,
послав темной ночью на Землю лучи.
И член поцелует дитя свое – клитор.