Охота на птичку
Шрифт:
Здесь так здесь! Трахнемся и успокоимся, как вчера говорил Никита. Нам обоим пора закрыть этот гештальт. Может быть, еще не понравится.
Соглашаюсь, но собственной инициативы не проявляю - лишь послушно выполняю то, что он просит. Не знаю, куда делся мой стыд, и где потерялась природная скромность, но я готова сделать все, что он пожелает.
За секунду из робкой и сомневающейся барышни превращаюсь в похотливую кошку. Плевать, что мы в больнице, все равно, что могут войти и застукать. Вообще ничего не волнует, лишь бы он не останавливался. Хочу дальше, больше, жестче.
Гештальт
Мне понравилось, а Никиту спросить стесняюсь. Лежу на нем, содрогаюсь от мощных ударов его сердца за ребрами и ловлю с его губ сладкие выдохи. Он обхватил меня, сжимает, дышит глубоко и тяжело, но уже спокойнее, без надрыва.
– Быстренько в душ и повторим? — шепчет без тени иронии.
– Ненормальный? — я слегка толкаю его в грудь.
– Не больше, чем ты, сладкая, - выдыхает он и легонько кусает меня за подбородок.
Мой временно утраченный стыд возвращается, когда я отлепляюсь он него и встаю, чтобы пойти в ванную и привести себя в порядок. На мне - только трусы и неимоверное количество липкой слизи. Весь живот, бедра, руки и грудь - в ней. Его сперма, моя смазка, наши слюни — все это перемешалось и пахнет сладко и вместе с тем - горько, терпко. Совершенно незнакомо, как-то по-животному. Вдыхаю запах нашей страсти и покрываюсь мурашками. Сквозь землю готова провалиться осознавая, что прусь от него.
Пока Никита в душе, я полностью одеваюсь, меняю простынь на его кровати и раскладываю кресло для сопровождающего.
– Это еще что? — спрашивает Гордиевский. — Совсем сбежать не смогла, решила хоть так? Спи со мной.
Он произносит это ровно, но я улавливаю приказные нотки.
Просьбы ему даются тяжело, зато требовать и ставить перед фактом получается замечательно. Но меня такая диктатура не устраивает.
– Я буду спать там, где решила, Ники, - выдаю я.
– Мы в больнице, здесь не положено ночевать на одной кровати. Даже женихам с невестами.
– Кем не положено? Куда не положено? — бурчит он и резко придвигает раскладную кровать к своей.
— Рядом можно?
Я корчу недовольную мину, но дальше не спорю — ложусь. Какой-никакой, а компромисс. Не все потеряно.
– Спокойной ночи, - шепчу максимально нейтральным тоном.
– Даже не поцелуешь перед сном? — откликается он своим фирменным урчащим басом. Нависает сверху. Его кровать выше и в два раза шире моей.
– Нам на сон осталось меньше четырех часов. Потом у тебя перевязка, томограф и выписка, - деловито перечисляю, однако быстро меняю тон, чтобы продемонстрировать тирану Гордиевскому, что кроме приказов в мире существуют еще и просьбы. — - Давай немного поспим, котик. Прошу тебя.
– Ладно, Птичка. Котик потерпит, но завтра держись. Я тебе все перышки переберу, - обещает сладострастно.
Пытаюсь отодрать его руку, но он перехватывает мою ладонь и шепчет:
– Мне было хорошо.
Хочу сказать, что мне тоже, но не успеваю. Он
– Но катастрофически мало. Завтра продолжим.
Засыпаю я с довольным до неприличия лицом, а просыпаюсь с его рукой на груди. Он так и не убрал ее.
Утром Никиту забирают на процедуры, а мне медсестра велит собрать его личные вещи и спускаться в камеру хранения за сумкой.
Я не хожу по палате, а порхаю бабочкой по цветущему лугу. Пританцовываю, чищу пальцем зубы и расчесываю пятерней волосы. Улыбаюсь своему отражению, подмигиваю и показываю язык. Потом открываю жалюзи и счастливо всматриваюсь в начало нового дня.
Госпиталь стоит на холме, из окна открывается потрясающий вид на окрестности. Внизу, за сосновыми холмами, раскинулась Барселона, виден даже краешек моря. С такими пейзажами болеть нельзя, только выздоравливать и идти дальше радоваться жизни, что мы с Никитой и планируем сделать после перевязки.
Мы. Я и Гордиевский средний. Мой Ники, мой котик!
Достаю из тумбочки его часы и телефон. На экране светятся уведомления о пропущенных звонках. Один от абонента «ОТЕЦ» и три - с подписью «Юля».
Смотрю на экран и висну, а затем стремительно тухну. Огромная печальная тень ползет невидимой тучей и поглощает меня целиком. Мир вокруг теряет краски, тускнеет и сереет, словно на него наложили черно-белый фильтр. Руки дрожат, горло сжимает болезненным спазмом.
Она звонила ему ночью. Три раза. Это означает, что они до сих пор вместе? Бывшие по ночам тоже иногда наяривают — случается, особенно спьяну. Но разве он говорил, что они расстались? Сказал только, что не летал с ней на острова, а дальше я додумала все, что мне хотелось. Повелась на красивые слова и жесты, раскатала губу, что Гордиевский - мой парень.
Знаешь кто ты, Соня Соловей? Никакая ты не Птичка. Ты — тупая курица.
Собираюсь на автопилоте, рекомендации врача слушаю отстраненно. На Никиту лишний раз стараюсь не смотреть — больно. Из последних сил держусь, чтобы не заплакать.
Через час мы выходим из госпиталя. Пряча глаза, отдаю ему телефон. Он не замечает ничего особенного в моем поведении, сразу же проверяет неотвеченные вызовы и набирает отцу. Пока едем в такси, обстоятельно рассказывает ему об аварии, успокаивает, что порезы незначительные и что страховки покрывают лечение и ущерб прокатной компании. Обо мне - ни полслова, ни намека.
Я смотрю в окно и думаю: станет ли он при мне отчитываться Юле? Естественно, ей Никита не перезванивает.
Заходим в Маджестик. Днем в холе отеля многолюдно, у ресепшн замечаю несколько знакомых лиц. Это игроки одного известного футбольного клуба. Вокруг них - никакого ажиотажа, что неудивительно. В отелях такого уровня легко можно встретить медийных личностей: актеров, певцов и спортсменов мировой величины.
Пока идем к лифту, Никита шепчет мне на ухо фамилии футболистов. Я их знаю. Сложно жить в Испании и не разбираться в футболе. В этой стране на нем помешаны абсолютно все. Мальчишки учатся набивать мяч раньше, чем ходить. Матчи транслируются в каждом баре, во время особо значимых улицы пустеют. Жизнь в стране замирает — все прилипают к экранам.