Охота на птичку
Шрифт:
– Не спал я, Никита. Батя у меня умер. Я сейчас на пересадке в Амстере. Лечу хоронить.
Он замолкает, и я тоже не знаю, что сказать. Его отец был лет на пять младше моего, спортивней и активней. За здоровьем следил, не бухал, в зал ходил и девок молодых там снимал. Мы всего пару-тройку раз с ним виделись, но в голове не укладывается, что человека больше нет.
– Как это случилось? — спрашиваю я, все еще пытаясь осознать.
– Инфаркт. На охоте в Альпах. На оленя с партнерами пошел, в первый же вечер прихватило. Он думал - спазм, в больницу ехать не
– Хоронят когда? — я уже знаю, что поеду.
– Завтра кремируют в Вене. Мы же католики. Там только я буду, несколько друзей и бизнес партнеров. Ну и Арина, - глубокий вдох, тяжелый выдох.
– Может быть, Арина будет. Мать не приедет.
– Я прилечу поддержать. Сбрось свой отель в Вене.
– Спасибо, бро. Тяжко одному через это проходить. По Арине не уверен. Мы в конкретных напрягах.
– Держись там, я уже в пути, - обещаю я и отключаюсь.
Внезапно появившиеся планы на вечер резко проясняют голову. Для начала надо купить билет на ближайший рейс до Вены и забронировать отель, потом - быстро собраться и вызвать такси.
Еще набрать отца, спросить, давно ли сердце проверял. А то вон как бывает. У него завтра сделка века с дядей Третьяковой, нервничает небось, надо бы поддержать.
Хорошо бы еще Арине написать, объяснить, как важно для Гарика, чтобы она была на похоронах. Уверен, он ей в таком стиле сообщил, будто ему все равно, и теперь она сомневается в уместности своего присутствия. Но стопудово она нужна ему завтра.
Но самое главное - дозвониться Соне и сообщить, куда и по какой причине я отлучаюсь на два дня. Не хочу просто так исчезать, даже после ее утреннего закидона.
Абонент «Птичка» по-прежнему недоступен и сообщения мои не читает. Игнорить решила, значит. Думает, спряталась и таким образом все за нас двоих решила. Детский сад, ясельная группа. Я ведь найду, если захочу. А я хочу, и она не может этого не знать. Зачем усложняет?
Подавляю порыв заехать к ней на работу в прибрежный ресторан и задать этот вопрос в лоб. Самолет через три часа, времени в обрез. Но как только вернусь — разыщу, затащу в номер, посажу на стул, сяду напротив и пока все точки над «і» не расставим — не выпущу. Потом сразу в Париж поедем: я не привык менять планы, а на нее они у меня грандиозные.
К четырем утра добираюсь до австрийского отеля. Гарик уже дрыхнет, я тоже ложусь. День предстоит тяжелый, а сна ни в одном глазу. Рвет черепуху от мыслей, и все они так или иначе связаны с Соней.
Я звонил ей из аэропорта. Безрезультатно. Писал - тишина.
Зато с Юлей поговорили. Она была в курсе произошедшей аварии и сразу же завела речь об известном лазерном хирурге, который зашлифует мои шрамы так, что следа не останется. Простому смертному попасть к нему в клинику на прием невозможно, но по поводу меня она договорилась.
Я вспомнил слова Сони о том, что шрамы меня только украсят и улыбнулся про себя. Все-таки они абсолютно разные, во всем.
Чтобы побыстрей закончить бестолковый разговор об эстетических проблемах, я рассказал, что
Грустный день в дождливой осенней Вене начинается в лобби отеля с двойного эспрессо с коньяком и хмурой мятой физиономии Гарика напротив.
– Аринка прилетела час назад, - сообщает друг, и по его лицу пробегает едва уловимая улыбка. — Вот-вот будет здесь.
– Не сомневался, что приедет. Правильная она у тебя, - замечаю я, делая глоток из микроскопической чашки.
– Если бы, - бубнит Игорек.
– Не у меня, не моя уже.
– А чья? Есть у нее кто-то?
– Убью, если будет, - мрачно откликается друг, и я ему верю. Судя по виду и тону, он сейчас реально способен замочить соперника.
Но когда через пять минут к нам подходит Арина, грубиян с перекошенной рожей превращается в милейшего плюшевого медвежонка. Смотрю, как он силится улыбнуться и почему-то вспоминаю Соню. Я на нее примерно так же реагирую — расплываюсь и подвисаю с довольной миной, держать лицо никак не получается.
Похороны проходят быстро и спокойно. Все чинно, достойно: дорогой дубовый гроб, прохладный мраморный зал, тихие гости в черном. Никаких слез и стенаний, никаких речей. У гроба - только хмурый Гарик, ссутулился и смотрит стеклянными глазами на почившего отца. Арина стоит рядом, касается плечом. В самом конце она берет его за руку, а он сразу же разворачивается и обнимает ее. Вздрагивает, но не плачет, держится.
Поминки Гарик не устраивает. Из близких больше никто не приехал, поминать отца будут в Варшаве, когда урна с прахом туда доедет. Распрощавшись с пришедшими компаньонами и знакомыми покойного и закончив с оформлением бумаг, едем ужинать втроем: Гарик, Арина и я.
– Как там в Барселоне? — интересуется друг, пока мы ждем свой заказ. Арина ненадолго отсела в сторону, чтобы ответить на рабочие мейлы.
– Необычно, - отвечаю я, откладывая телефон. Проверял входящие, от Птички ничего, а остальные подождут. — Там тепло, солнечно, вкусно. Местами опасно, при этом чарующе прекрасно.
– Заметно по твоей изрезанной морде, - кривится Игорь.
Я развожу руками:
– Дороги узкие. Но пейзажи компенсируют. А общая атмосфера расслабляет и пьянит. Город вечного отпуска, куража и любви.
– Нашел?
Разумеется, я-понимаю, кого он имеет в виду, и в ответ утвердительно угукаю.
— И как оно? — допытывается он с нескрываемым интересом, продолжая меня разглядывать.
Я не знаю, что ответить. То, как у нас с Соней, в одно предложение не вместишь. Все невовремя и непросто, но нас непреодолимо влечет друг к другу. И тут не только физиология, есть что-то еще, неподвластное рациональному объяснению. Рядом с ней я становлюсь другим: больше, значимей, смелей и даже физически мощней. Словно волшебный источник, она наполняет меня силой и будит адское желание. Но стоит надавить слишком сильно, как она бежит, каждый раз выдумывая для своего бегства только ей одной понятные причины.