Охота на рэкетиров
Шрифт:
Мысли Милы Сергеевны вернулись к предложению, сделанному Бонифацким в короткий антракт — около часа назад, когда она в изнеможении отдыхала, потрясенная очередным фейерверком, а Вацлав нежно гладил ее волосы, ожидая, чтобы продолжить.
«Незнакомый Вацик…»
Так вот, в тот момент Вацлав пригласил Милу в круиз. Речь шла о путешествии по Средиземному морю, на теплоходе, в каюте класса люкс. Миле представились романтичные прогулки живописными улочками старинных приморских городов, обеды в лучших ресторанах, вечерние танцы под оркестр, лунная дорожка на морской глади и радость
«Каждую ночь», — обещал Бонифацкий.
— О да, — застонала она, потому что в тот миг его пальцы нащупали нечто, бывшее, без сомнения, краеугольным камнем ее эрогенных порядков. А может, и их штабом.
Больше о поездке не было сказано ни слова. До самого утра они безудержно любили друг друга. Потом Вацик заснул. Теперь он беззаботно спал. В доме сделалось тихо. Призрачный предрассветный туман пробивался сквозь опущенные шторы.
«А ведь было бы неплохо… — вполне серьезно подумала женщина. — …бесподобно было бы…»
Впрочем, как случается на каждом шагу и даже чаще, к утру Бонифацкий о своих предложениях вполне мог и позабыть. А возможно, и нет, потому что женское тепло под боком совсем не мелочь в далеком путешествии, тем более если женщина молода, умна и красива. Такую за сотню долларов на набережной не снимешь. Не говоря уж о том, что пара вызывает куда меньше подозрений, чем путешествующий налегке одинокий господин под полтинник с чемоданом, полным известно чего.
«В особенности, если учесть, — размышляла далее Мила Кларчук, — что делить ложе — это совсем не значит делить миллионы долларов, недавно ставших бесхозными».
«Ты ведь собрался смыться в одном из портов», — говорила себе Мила Сергеевна, убирая прядь волос со лба безмятежно спящего мужчины. Она полагала свою жизнь вне опасности, не тот уровень был у Вацика Бонифацкого. Просто, подозревала, что однажды в каюте проснется одна, или останется за ресторанным столиком в гордом одиночестве, где-нибудь на набережной Ла-Валлетты, Генуи или Дубровника, а Вацик попросту уйдет, как шпион, по-английски. Отправится воплощать следующие этапы плана, не предусматривающие присутствия Милы Сергеевны. В наличие определенного плана компании у Вацлава Бонифацкого Мила Кларчук нисколько не сомневалась. Не тот он был человек, чтобы соваться в воду, не зная броду. Раз ехал в круиз, значит, успел побеспокоиться о местечке, в котором камешки бандита Ледового обратятся кодированным валютным счетом со многими и многими нулями.
«И ты, Мила, останешься с носом!..»
«Это ты останешься с носом», — сказала Мила Сергеевна, бережно снимая голову Бонифацкого с груди. Голова показалась ей словно отлитой из бронзы. Вацик что-то забормотал и перевернулся на другой бок, потянув за собой одеяло.
«Вот-вот, — подумала Мила Сергеевна. — Так оно и будет…» Выждала десять минут, тихонечко слезла с кровати и на цыпочках отправилась в экспедицию по особняку. Коснулась штор, выглянула в окно. Улица внизу хранила безмолвие и была пустынна.
«Остается
Вожделенный дипломат Виктора Ивановича Ледового нашелся поразительно легко. Обнаружился в кабинете второго этажа. Все складывалось настолько просто, что Мила даже слегка удивилась.
Она вернулась в ванную, бесшумная, как тень. Натянула платье на голое тело, не решившись в темноте разыскивать на полу трусики и лифчик. Еще шампуни с дезодорантами посыплются…
Из спальни доносилось тихое сопение, издаваемое Боником во сне.
«И снилась ему Мальта…» — подумала Мила, скользнув в плащ. Подобрала туфли, и прижимая к животу драгоценности, босиком заскользила к двери. Но едва женская ладошка легонько коснулась ручки замка, как гораздо более тяжелая мужская пятерня вынырнула из мрака и вцепилась в плечо Милы Клариковой. Мила закричала.
— Что, сука?! — зарычал на ухо голос, в котором Мила к ужасу опознала отвратительные лающие интонации Лени Витрякова, — что, давалка, не ожидала?! Сюрприз!!
Винтарь встряхнул ее как куклу. Милу охватил подавляющий, безраздельный паралич.
«Я пропала», — задохнулась она.
Витряков оттолкнул ее от себя, одновременно залепив оглушительную пощечину. Мила полетела в сторону, врезалась головой в вешалку и тяжело упала на пол.
Огнемет шагнул к ней и безжалостно ударил в спину. Корчась на паркете в море захлестнувшей поясницу боли, Мила Кларчук услышала, как Витряков громко пролаял сверху:
— Говорил я тебе, Вацик?! У этой членососки одно говно на уме! Не зря я остался! Чуяла моя срака. Ну теперь она приехала. Слышишь, сука?! Конец тебе!
Милу снова ударили и вокруг сомкнулась темнота.
К половине седьмого утра вновь заморосил паскудный, чисто осенний дождь.
— Ох и жрать охота, — пожаловался Любчик, заворочавшись бочкообразным торсом по переднему сидению «пятерки». Сиденье заскрипело всеми своими металлическими внутренностями.
— Сидушку не сломай, бегемот, — враждебно пробурчал Вардюк. Он был ниже слоноподобного напарника на полторы головы и вдвое уже в плечах. Зато против пары крохотных звездочек Любчика, к тому же скупо разделенных по одной на каждый погон, имел, по совокупности, аж шесть. Вардюк тоже был голоден и зол. За ночь, проведенную в машине, у него сначала онемели ноги, а к утру мерзкое покалывание перебралось выше и полностью омертвило задницу. Чувство было таким, будто круг кровообращения замкнулся в районе поясницы, а ниже простерлись абсолютно аморфные, чужеродные образования. То ли собственные ягодицы, то ли мешок с цементом, так сразу и не разберешь.
Накануне вечером они с Любчиком опустились вслед за «Ягуаром» Бонифацкого на набережную Ялты.
— Слышь, Вардюк? Он еще и блядь какую-то закадрил, — ляпнул Любчик, притормозав метров за тридцать до стоянки перед рестораном.
— Какую еще блядь?
— Да вон, гляди. Прямо на ступеньках разговаривают.
Вардюк, присмотревшись, опознал по описанию Милу Кларикову.
— Дурила! Это же наша клиентка.
— Откуда она тут взялась? — поразился Любчик.
— Я ж ей сам сказал, чтоб на набережную выдвигалась. Ты чем слушал?