Охота на волков

Аладышев Егор

Не смотря на скованность и напряжённость младшего лейтенанта, Юрьину всё же удалось разболтать юношу. Уже вскоре Савелий, отбросив прежнюю робость, свободно болтал с капитаном о всякой чепухе, позабыв о разнице в возрасте, чине, ордене Красного Знамени на его широкой груди и настораживающем прежде цвете тульи фуражки, что висела неподалёку на битенге.

Капитану был по душе этот простой, людской трёп. Он привык сдерживаться в выражении эмоций и мыслей, привык говорить мало и только по существу, не задавать лишних вопросов и избегать подобных, направленных в его адрес. Друзей на службе толком и не было у капитана. Были хорошие знакомые, более-менее надёжные товарищи, но и с ними нужно было держать дистанцию. Такова была суровая, беспощадная суть

его службы. С этим же, молодым, совсем ещё зелёным, но уже хлебнувшим горькой военной жизни, парнем, далёким от, привычного Юрьину, мира можно было держаться открыто, быть самим собой. Да и веяло от Ларионова чем-то магическим, родным, до дрожи в душе, знакомым. В худобе его лица, в скромности речи, скованности жестов, в новенькой форме, блестящих кожаных ремнях видел Юрьин себя в те давние времена, когда сам шагнул за порог училища.

А баржа, тем временем, не спеша резала водную гладь, повторяя изгибы реки, маневрируя между редкими островами, по давно заученному маршруту.

2

Командир батальона капитан Шабанов, к которому и надлежало сперва прибыть Юрьину, встретил гостей у калитки двора, в котором раскинулась богатая изба из ровных, толстых брёвен. Здесь располагался штаб батальона. Комбата, видимо, предупредил кто-то из местных или же из его солдат, увидев четверых неизвестных, высадившихся с баржи на пристани. Он был сильно встревожен, словно его застали врасплох, но всячески пытался это скрыть за заискивающей улыбкой и мягким, спокойным голосом. Но изрядную подвижность глаз, дрожь пальцев и нервозность движений ни чем нельзя было укрыть от опытного взгляда Юрьина.

Комбат пригласил гостей в дом. Однако, Юрьин прошел один, оставив своих бойцов во дворе. Изба, выбранная под штаб батальона, находилась на отшибе от остального посёлка, на не большой возвышенности. Она была построена с таким расчётом, что тень от леса, который начинался в десятке метров от бревенчатых стен, не падала на неё в течение всего дня. Это делало помещение тёплым и светлым. Но в условиях установившейся жары, дом превратился в настоящую баню. Командир батальона так растерялся, узнав о прибытии гостей, что не успел застегнуть свою гимнастёрку и теперь стоял возле капитана госбезопасности, отсвечивая свежей нательной рубахой, от чего испытывал ещё большее неудобство. К тому же, сам Юрьин, невзирая на погоду, был одет полностью по форме, в фуражке и с ремнём.

Изба эта некогда принадлежала одному из местных зажиточных рыбаков – финну по национальности. После Зимней войны его, как и других «неблагонадёжных элементов» выселили из приграничной зоны. Уходя, предыдущий хозяин основательно подчистил свой скарб, оставив в избе лишь некоторую мебель, да несколько рыбацких снастей на чердаке. Иные выселенцы оставляли в домах даже посуду с фамильными украшениями, фотографиями и прочей личной мелочью, точно рассчитывая вернуться обратно через пару месяцев. Хозяин же этого дома, видимо, был тот ещё куркуль, что, в общем, характерно для состоятельных людей.

Комбат предложил чаю, харчей, но Юрьин от всего отказался.

Шабанов осторожно присел на скрипучий деревянный стул напротив капитана, покорно сложив ладони на массивный, круглый стол. Гостю же, хозяин предложил мягкое, кожаное кресло, на котором, видимо, обычно сидел сам. Чрезмерная услужливость целого командира батальона начинала раздражать Юрьина, а два ордена на груди комбата лишь подливали масло в огонь.

– По какому же вы ко мне делу? – задал, наконец, Шабанов, самый заветный для него вопрос, пересиливая хрипоту волнения в голосе.

Юрьин провёл пальцами по жидким тёмно-русым волосам на округлой, яйцеобразной голове и, молча, вышел на улицу, оставив фуражку на столе. Шабанов крайне растерянно чувствовал себя в те минуты. Внутреннее напряжение нарастало в нём с каждой секундой. Кровь вскипала от волнения точно вода в чайнике.

Не прошло и минуты, как Юрьин вернулся в комнату с бумажным конвертом в руках. Он протянул конверт Шабанову и сел обратно в кресло, расстёгивая ворот гимнастёрки.

Комбат не терпеливо вскрыл конверт. Внутри лежала всего одна бумажка, раза в два меньше размером самого конверта. Он ещё раз внимательно взглянул на капитана госбезопасности, тот не отводил спокойного, задумчивого взгляда от окна, и вновь опустил глаза в текст бумаги. Это был специальный пакет от Управления госбезопасности по Мурманской области с приказом самого начальника управления, который, в весьма сжатой форме, предписывал командиру 82 пограничного полка и всем командирам батальонов полка оказать «всяческую помощь капитану госбезопасности Юрьину Ф.И. в проведении специального задания в тылу противника». В конце текста даже стояло согласование с командующим 14-й армией, штабу которой полк подчинялся в оперативном отношении. У Шабанова от сердца отлегло, когда он закончил с прочтением этого текста. Хорошо было уже то, что пришли не по его душу. Однако, на смену тревоги неприятно заныло в груди командирское честолюбие, остро приправленное бессилием перед этим документом. Мало кто из командиров любил оказывать «всяческую помощь» посторонним людям. Для капитана Шабанова это означало одно – отбросить груду своих рутинных дел и заняться чужими, абсолютно не нужными ему, делами.

– Я вижу – вы закончили? – спросил Юрьин, переведя тот же спокойный взгляд на комбата.

Шабанов кивнул, укладывая бумагу в конверт.

– И что за помощь вам нужна? – спросил он, с тенью обречённости взглянув на Юрьина исподлобья.

Сложно было не заметить этот несчастный, потухший взгляд.

Юрьин покрутил короткой, толстой шеей, разминая её и не торопясь с ответом.

– Прежде всего, заселите нас куда-нибудь на пару дней! – наконец, ответил он и мягко улыбнулся.

– Ну… С этим проблем не будет, – задумчиво протянул Шабанов, доставая пачку «Казбека». – Но это же не всё?

Юрьин заметил возле себя массивную пепельницу, выполненную из гильзы снаряда. Она стояла на широком подоконнике, сделанном из обычной шероховатой доски. Он взял пепельницу и протянул её комбату.

Тот на мгновение растерялся, благодарно кивнул, махнув папиросой, что торчала из его рта, и, убрав пачку в карман, принял предложенную пепельницу.

– Мне нужны люди, продовольствие, боеприпасы! – вернув выражению лица былую серьёзность, щедро осыпал комбата Юрьин. – Все соответствующие бумаги: требования, накладные и аттестаты из управления госбезопасности у меня есть! Людей не много, но надёжных, понимаете ли, опытных.

Шабанов слушал его, задумчиво подперев голову рукой и дымя папиросой. Его не радовали новости про людей, продовольствие и боеприпасы, но отказать он ни как не мог. И ощущение собственного бессилия больше прочего вздымало, вспенивало в его груди волну злости. За два года войны Шабанов часто бывал в подобных ситуациях и всегда ревностно отстаивал то, что считал «своим». Своих людей, своё продовольствие и прочее. Но перед ним сидел человек с погонами офицера госбезопасности и жиденьким листком бумаги, на котором всесильным огнём горели жирные и важные подпись и печать. Это не позволяло Шабанову поступать привычным образом: звонить начальству, пенять на занятость людей, грозиться жалобами, повышать тон. Конечно, как правило, все подобные меры были бесполезны, но помогали облегчить душу.

– С людьми беда сейчас! – тяжело вздохнул Шабанов, ввинтив окурок в дно пепельницы. – Мы, знаете ли, тут тоже не в картишки от тоски рубимся! Большая группа ушла на задание несколько дней назад, в тыл финнам, вернуться не скоро. Там и есть, самые опытные!

– Мне, не нужны, понимаете ли, специалисты – разведчики, – улыбнулся насмешливо Юрьин. – Человека три, не глупых, исполнительных, физически выносливых. Да и только.

Шабанов пожал плечами, скривив смиренную мину на лице.

– Таких найдём… – с грустью выдохнул он. – С жильем вот какая проблема… Остались две избушки захудалые, в остальных командиры расселены. Могу, конечно, каких-то взводников перекинуть туда, а вам что поуютнее дать.