Охота. Я и военные преступники

дель Понте Карла

Однако он заверил нас, что сможет обеспечить сотрудничество с трибуналом через два-три месяца. Через месяц Милошевич будет в тюрьме, и Сербия предъявит ему обвинение в военных преступлениях. Я спросила, как может начаться наше сотрудничество. Его ответ поразил меня. Он сообщил о полученной им секретной информации о том, что сербская полиция, пытаясь уничтожить доказательства убийств гражданских лиц в Косово, вывозила тела жертв, в том числе женщин и детей, в Белград, и тайно хоронила их на аэродроме югославской армии в Батайнице, на окраине города. Эта информация была поразительной. Подобный приказ могли отдать только на самом высоком уровне. В преступлении была замешана полиция и армия. Сразу возникало множество вопросов. Кем были убитые мужчины, женщины и дети? Откуда они? Как их убили? Кто их убил? Джинджич сказал, что трибунал должен немедленно послать своих следователей,

чтобы те допросили офицеров сербской полиции, которые знали об этих операциях. По его мнению, данную информацию следовало сообщить сербскому народу, но для этого нужно дождаться подходящего момента.

Джинджич выразил уверенность в том, что сербский парламент примет закон о сотрудничестве с трибуналом, даже если федеральный парламент, где заседает множество сторонников Милошевича, этого не сделает. Мы с Блуиттом рассказали о расследовании преступлений, совершенных АОК, и о необходимости расширения мандата трибунала на похищения и убийства вплоть до июня 1999 года. Затем я упомянула о том, что следователи трибунала выясняют судьбу 2 млрд долларов, исчезнувших из Югославии. Нам необходима была поддержка правительства, поскольку иначе мы не могли завершить расследование финансовых махинаций Милошевича. «Дайте мне миллиард, — рассмеялся Джинджич, — и вы получите Милошевича».

Я сказала Джинджичу что сербское правительство, которым он вскоре будет руководить, не должно терпеть присутствия обвиняемых лиц на территории республики. Их следует арестовать или выслать, хотя бы в Боснию. Младич находился в Белграде. У нас был оригинал обвинительного заключения, ордер на арест и все необходимые документы. Я ясно дала понять, что международное сообщество пристально следит за отношениями между новыми лидерами Югославии и Сербии и трибуналом. Я стала настаивать на том, чтобы наши следователи получили возможность встретиться с жертвами и свидетелями насилия и запугивания со стороны АОК. «Нам было бы интересно ознакомиться с документами ваших судов», — сказала я.

Один из моих помощников, Антон Никифоров, носил более десятка обвинительных заключений в своем пухлом портфеле. Мы отправились в кабинет Момчило Грубача, федерального министра юстиции Югославии. Наша встреча состоялась в тот же день. Грубач сказал, что министерство будет координировать свои усилия с работой трибунала по Югославии, и заверил, что вскоре будет создан специальный правительственный институт по сотрудничеству с трибуналом. Через несколько минут Грубач согласился взять наши документы, но сказал, что передаст их в министерство юстиции Республики Сербия, потому что осуществлять действия по ним должно правительство Джинджича, а не федеральные власти Коштуницы. Мы спросили у Грубача, как прежний режим мог укрывать обвиняемых и не передать их в руки правосудия? Министр ответил: «Милошевич никогда не уважал закон».

Возвращаясь из Белграда домой, мы с Жорисом побывали на Всемирном экономическом форуме в швейцарском Давосе. Здесь нам представилась возможность пообщаться с Оливеро Тоскани, знаменитым фотографом, славу которому принесла реклама компании Benetton. Мы встретились с нобелевским лауреатом Эли Визелем, так красноречиво написавшем о Холокосте, а также с Пауло Коэльо, автором «Алхимика» и других романов, переведенных на сербо-хорватский язык. Коэльо предложил оказывать трибуналу всяческую поддержку и объяснить своим читателям из бывшей Югославии, насколько важно достичь примирения. Я запомнила премьер-министра Израиля, который, пожалуй, впервые в жизни решил встать на лыжи. И он сам, и его телохранители то и дело падали. Повсюду слышались оживленные разговоры и взрывы смеха, но, казалось, все люди, и на горных склонах, и в залах заседаний говорят только о Коштунице, словно именно он свергнул Милошевича. Я слышала, как Коштуницу называли провидцем, политиком умеренного толка, сторонником мира. Шведский политический вундеркинд Карл Бильдт, который безуспешно пытался положить конец боснийской войне, был не единственным, кто критиковал меня и полагал, что мои действия могут дестабилизировать обстановку в Югославии. Я же считала, что в Белграде мы продемонстрировали достаточно понимания. Дипломатические экивоки не помогут нам задержать тех, кто виновен в массовых убийствах. Вряд ли можно рассчитывать на политическую стабильность в стране, где такие люди входят в правительство, командуют армией и полицией. После подобных дифирамбов в адрес Коштуницы я почти с симпатией отнеслась к демонстрантам-антиглобалистам, которые блокировали железные и автомобильные дороги. Мне хотелось уехать из Давоса и побыстрее оказаться в Тичино. Но добраться до дома можно было только на швейцарском военном вертолете.

Погода была ужасная. Ветер мотал вертолет, словно это был мячик для гольфа. Снег летел почти горизонтально. Нас окружали высокие сосны и известняковые скалы. Я взглянула на Жориса. «Посмотрите-ка на этого дипломата, — подумала я. — Он боится даже улыбнуться…» Через несколько минут турбулентность заставила пилота пролететь под проводами линии высоковольтной передачи. Мой телохранитель перекрестился, а я перестала улыбаться.

Через несколько недель мы отправились из Гааги в Брюссель, чтобы посетить генерального секретаря НАТО, лорда Робинсона, и министра иностранных дел Еврокомиссии Хавьера Солану. Затем мы ежедневно работали с сотрудниками Соланы, чтобы убедиться в том, что новое, благожелательное отношение к Сербии не приведет к отказу Белграда от сотрудничества с трибуналом. Приход к власти администрации Буша породил серьезные проблемы для международного правосудия. Как только президент Джордж Буш занял свой пост, он немедленно отозвал подпись президента Клинтона под Римским договором, тем самым отказавшись от сотрудничества Соединенных Штатов с первым постоянным судом по вопросам военных преступлений, Международным уголовным судом. Теперь Вашингтон пытался убедить другие государства либо отозвать подписи своих руководителей, либо подписать двусторонние соглашения с тем, чтобы защитить американцев от преследования со стороны Международного уголовного суда. Многие в Брюсселе полагали, что Евросоюзу не имеет смысла продолжать оказывать давление на Сербию, если США не собираются этого делать. Почему Европа должна требовать от Сербии обязательного сотрудничества с трибуналом для того, чтобы улучшить отношения с Евросоюзом?

Таким образом, чтобы получить поддержку Евросоюза, нужно было заручиться поддержкой США. Трибунал и особенно прокурорская служба имели прекрасные отношения с госсекретарем Мадлен Олбрайт. Теперь было очень важно наладить связи с ее преемником, генералом Колином Пауэллом, креатурой Буша. В прошлом Пауэлл занимал видное положение в армии США, руководил Комитетом начальников штабов. Такой человек мог затрагивать любые вопросы. Я надеялась, что он решит проблему, связанную с преследованием лиц, совершивших военные преступления. Из газет я узнала, что 27 февраля госсекретарь Пауэлл собирается впервые посетить Брюссель, чтобы встретиться с руководителями НАТО и Еврокомиссии. Мне безумно хотелось поговорить с ним наедине до того, как президент Буш назначит нового руководителя отдела Госдепартамента по военным преступлениям. Я полагала, что человек, назначенный Бушем, не сможет преодолеть внутреннего сопротивления Белого дома действиям международного трибунала по военным преступлениям. Дочитав статью, я позвонила послу Соединенных Штатов в Нидерландах, Синтии Шнайдер, и попросила устроить мне встречу с Пауэллом во время его визита в Брюссель. «Карла, — ответила госпожа посол, — госсекретарь пробудет в Брюсселе всего день… Ваша встреча невозможна». Но это было для меня принципиально. Мы пошли на интриги и обратились к Пауэллу лично. Ответ поступил в посольство США в Гааге:

— Госсекретарь примет вас в Брюсселе. В вашем распоряжении ровно три с половиной минуты. Вас это все еще интересует?

— Да, — ответила я.

В день встречи голландские телохранители проводили меня и моих сотрудников к границе с Бельгией. Всю дорогу я торопила водителя: «Быстрее! Быстрее!» На машинах мы пересекли границу. Глядя на бельгийского водителя, я вспомнила автомобильные гонки в Хокенхайме, успокоилась и стала повторять с Жорисом все, что нужно сказать госсекретарю Пауэллу.

…Экономическую помощь Югославии необходимо увязать с началом сотрудничества Белграда с трибуналом…

…Я не прошу немедленной передачи Милошевича в Гаагу. Но промедление больше терпеть нельзя… Важно решить вопрос с Младичем…

…Демократизация Сербии — слишком важный вопрос, чтобы можно было идти на риск… Но международное сообщество лишь укрепит демократию во всем мире, если найдет возможность убедить Белград сотрудничать с трибуналом…

…Со стороны Коштуницы я не увидела стремления к сотрудничеству…

…Если военные преступления останутся безнаказанными, ни о каком примирении в регионе не может идти и речи, и политика Сербии не изменится…

…Народ Сербии измучен и хочет жить в нормальной стране, которая перестанет быть безопасным укрытием для военных преступников… Нам говорят, что без давления извне ничего сделать нельзя…

Мы засекли время. 3 минуты 45 секунд. «Нет, Карла, — воскликнул Жорис, — ты должны сказать все по-другому». Мы снова и снова переделывали текст. Мы считали секунды. «Запомни, — настаивал Жорис, — за тобой должно остаться последнее слово».