Охотница
Шрифт:
«Мы теперь респектабельные господа», – сказал Мартин дочери, но это было неправдой, и останется неправдой до тех пор, пока он продолжает состоять на секретной службе у Уолсингема. Он надеялся, что сведений, которые он сумел раздобыть, может оказаться достаточно, чтобы покончить с этой службой.
Паж возвратился и сообщил Мартину, что сэр Фрэнсис готов его принять. Мартин последовал за молодым человеком в кабинет, переполненный книгами. Говорили, что сэр Фрэнсис свободно владел по меньшей мере пятью языками, не считая родного, и фолианты, заполнявшие полки, отражали как разнообразие языков, так и
Книги по истории, юриспруденции, политике, архитектуре, фортификации теснились на полках рядом с трактатами по подготовке и обучению милиции, военной тактике и бухгалтерскими книгами расходов по многочисленным домам и поместьям королевы.
У Мартина голова пошла кругом от одного только вида всей этой огромной библиотеки. Он часто задумывался над вопросом, как сэр Фрэнсис умудрялся ориентироваться и не тонуть в таком потрясающем количестве подробнейшей информации, не говоря уже о запертом кабинете, содержащем вопросы «более секретные», ключ от которого был только у Уолсингема.
Входящий мог с трудом разглядеть мужчину, сидевшего за столом, уставленным высокими кипами соглашений, корреспонденции от послов, картами и разбросанными листами рукописных документов.
Посреди всей этой бумажной лавины Уолсингем ставил печать на письмо, которое он только что дописал. Сэр Фрэнсис едва взглянул на вошедшего Мартина, поглощенный своим занятием. Он был человеком худощавым, с узким вытянутым лицом. Его заостренная черная борода и желтоватый цвет лица побудили королеву дать ему прозвище Мавр. В своей простой темной одежде этот главный министр Елизаветы, и могущественный член ее тайного совета легко мог сойти за обычного клерка.
Он отдал письмо пажу и скомандовал:
– Проследи, чтобы отослали немедленно.
Когда юноша, получив поручение, поспешил прочь, Уолсингем подозвал Мартина и показал на стул.
– Извините, что заставил вас ждать, мистер Вулф.
– Всецело в вашем распоряжении, господин министр. – Мартин слегка поклонился, отметив про себя, что поклон получился много подобострастнее, чем ему бы того хотелось. – Вряд ли я вправе рассчитывать на приоритет перед каким-нибудь срочным делом государственной важности.
– Государственной важности, – поморщился Уолсингем. – Да этих дел всегда бесчисленное множество, и все они государственной важности. Меня буквально завалили письмами от судей с сетованиями на волнения, вызванные по всей стране этой адской кометой.
– Кометой? – приподнял одну бровь Мартин, устраиваясь на стуле напротив стола.
– Эта огненная комета, которая парит в небе уже месяц, – мрачно пояснил министр. – Неужели вы не заметили ее появления?
– Комету не заметить невозможно, но мне хватает проблем на земле, чтобы не обращать внимания на астрономическое явление на расстоянии в миллионы миль от нас.
– Прискорбно, но вы один из очень немногих людей, которым хватает разума понять это. Клянусь, остальные жители страны, похоже, слегка обезумели, поскольку охваченные паникой граждане платят хорошие деньги всяким шарлатанам за защитные обереги, а всякого рода проповедники на площадях предрекают наступление конца света. Я только что получил вот это письмо от судьи из Суррея об одном таком проходимце, который посеял неописуемую панику.
Уолсингем
– Боже мой, – расхохотался Мартин. – Если бы так, кометы мучили бы нас каждый год, нет, даже изо дня в день.
– Правильно. К сожалению, этот полоумный сумел вызвать огромную истерию. Судья задумал повесить его. Я, однако, рекомендовал переправить его в больницу Святого Вифлеема [9] . Это вернее и лучше положит конец волнениям.
Оказавшись запертым в Бедламе, бедолага, скорее всего, больше никогда не увидит дневного света. Мартин подавил дрожь, подумав, что сам он предпочел бы веревку.
9
Вифлеемская королевская психиатрическая больница в Лондоне, или Бедлам.
Уолсингем бросил письмо от судьи поверх стопки других бумаг и потер глаза. Кое-кто называл секретаря человеком, который никогда не спал, и Мартин почти готов был поверить этому.
Нечто противоестественное действительно ощущалось в этом мрачном, изможденном человеке, который предпочитал держаться особняком при дворе, несмотря на все насмешки и сплетни. Мартину часто казалось, что сэр Фрэнсис в своем темном наряде среди ярких шелков, сверкающих драгоценностей и мехов придворных должен напоминать черного ворона среди разряженных павлинов.
Или, что более вероятно, Уолсингем просто превращался в фон, безмолвную тень, всегда сохранявшую бдительность. Наблюдать и выжидать – это Уолсингем умел лучше всего.
Откинувшись на спинку стула, он скрестил руки перед собой и внимательным проникающим взглядом посмотрел на Мартина.
– Час уже поздний, мистер Вулф, а у меня накопилось еще много вопросов, требующих моего внимания. Давайте перейдем к делу. У вас есть, что сообщить мне? Надеюсь, наконец-то вы раздобыли стоящую информацию.
– Я кое-что разузнал, но не знаю, насколько достойным вашего внимания вы сочтете мое донесение, – ответил Мартин. – Тот человек, который столь часто посещает гостиницу «Большая медведица» близ Темпл-Бара [10] и называющий себя капитаном Фортескью, как вы и подозревали, вовсе не тот, за кого себя выдает. В действительности он священник по имени Джон Баллард.
– Неужели?! – Уолсингем нетерпеливо наклонился вперед. – Вы уверены?
– Я присутствовал на мессе, проводимой отцом Баллардом в доме сэра Энтони Бабингтона. – Месса была запрещенным обрядом, и за нее можно было бы оказаться в тюрьме, а то и того хуже, поэтому Мартин поспешил добавить: – Мне надо было подтвердить свою «подлинную принадлежность» к бунтарям. Это оказалось не слишком трудным. Я ведь…
10
Ворота на западной границе лондонского Сити.