Охотничьи тропы
Шрифт:
— Шалишь, теперь я тебе не поддамся.
Я пел песни и долго-долго рассказывал сказку о коте-Ваське, брошенном в лесу, и его мытарствах в продолжение всей зимы, как будто вокруг меня сидели дети и внимательно слушали.
…Перед рассветом я вышел из избушки и услышал звон топора в лесу. Я был несказанно рад этому звону, словно ко мне подошел человек и пожал руку. Я был не одинок в этом мертвящем покое зимней ночи. Мир наполнялся движением, тихая ночь уступала место деятельному бодрому утру.
Я быстро стал готовиться к утренней зоре. Еще осенью, недалеко от избушек, я построил
Я выпил утреннюю чашку чая, чтобы теплее было сидеть в шалаше, собрался и нетерпеливо поглядывал на часы. Мороз был такой же, как вчера, и просидеть в шалаше без движения лишний час — нелегко, но сколько я ни уговаривал себя не спешить, все же не выдержал и пошел.
Перебравшись через застывший и заваленный снегом ручей, я поднялся на пригорок и вскоре подошел к логу. Мой осенний шалаш сохранился и даже подчучельники стояли под той же березой, на которую я ставил чучела. Раздумывать было не о чем, птицы могли ночевать только в логу, но никак не в поле, где мало снега.
Я поставил чучела и долго еще топтался на месте, чтобы не замерзнуть. Наконец, в логу проснулись чечотки, застрекотала сорока, принялся за работу дятел. Я долго и пристально вглядывался в глубину лога, надеясь увидеть подъем первого косача на дерево, но так и прозевал, — увидел его уже качающимся на ветке березы. Вскоре он снялся и направился ко мне. Я не дал ему сесть, и он рухнул почти к самому шалашу.
Друг за другом прогремели мои пять выстрелов. Больше птицы не видно было, но я ждал еще с полчаса и, когда большой табун косачей пролетел надо мной, не обратив внимания на мои чучела, я встал и пошел к стану.
В будке за чаем я вспомнил про кота. Отправляясь домой, я зашел еще раз позвать его и проверить: съел ли он хлеб, оставленный мной вчера на верхнем бревне избушки. Свежие следы вели от избушки к навесу. Там я обнаружил несколько перышек чечотки и объеденный хвост сороки. Значит, Васька не только спит, но и промышляет. Хлеба тоже не оказалось ни на бревне, ни на снегу.
Мои новые попытки вызвать кота не привели ни к чему. Я простился с ним, как с добрым знакомым, и повернул лыжи к городу.
Взбираясь на пригорок, я поднял зайца и удачным выстрелом опрокинул его.
….Вдали, в синей дымке уже были видны неясные очертания города.
По пути я зашел в совхозный выселок и рассказал ребятам о забытом коте-Ваське. Я так и назвал его…
— Как только потеплеет, мы за ним сходим… — обещали ребята.
— Обязательно сходите… — и, зная детское сердце, добавил: — одному-то ему там страшно: ночью волки ходят, лиса его манит: «Милый Васенька, пойдем вместе охотиться, ты будешь птичек ловить, а я мышей. Хорошо будем жить». А Вася сидит на чердаке и отвечает: «Проваливай кумушка, я как-нибудь без тебя проживу»… Такой умный котище!
Ребята засмеялись, и по засверкавшим глазам я понял — обещанье свое они выполнят.
…В город я возвращался, как победитель, и не потому, что в моей сетке лежало пять тетеревов, а сзади, в сумке, был приторочен заяц, — нет — я победил лютый мороз, долгую зимнюю ночь, я победил страх одиночества в лесу, я победил смерть, сторожившую меня каждую минуту, чтобы сжать в своих леденящих объятиях.
Я возвращался в город победителем…
Кондр. Урманов
ПЕРВАЯ ДОБЫЧА
Никто не заметил, когда появился в охотничьем клубе маленький Андрюша Надымов. По вторникам и пятницам в клубе собиралось много народа. Андрюша присаживался где-нибудь возле группы стариков и жадно слушал их рассказы об охоте, не пропуская ни слова.
А старикам-охотникам было о чем вспомнить. Они говорили об охоте на косачей, на зайцев, волков и лисиц, говорили о разных мелких зверушках, о капканном лове и многом-многом другом, что трудно было сразу понять и запомнить. Молодежь вспоминала о чудесных весенних зорях, об охоте на уток и гусей, о таежных походах и экскурсиях по большой системе приобских озер. Эти клубные разговоры настолько волновали Андрюшу, что он часто во сне видел себя охотником, бродил по лесу с ружьем, плавал по озерам на лодках и даже поднимался в воздух, ухватившись за длинные лапы журавля.
В клубе была небольшая библиотека, и Андрюше самому захотелось почитать обо всем, о чем с таким интересом говорят старые и молодые охотники. Старичок-библиотекарь постоянно сидел у маленького столика, возле шкафа, перебирал и выдавал книги, К нему часто обращались с вопросами, он обстоятельно объяснял, потом доставал книгу и подарял охотнику.
— Вот почитайте эту книгу — полезно… — говорил он наставительно.
Андрюша уже привык к обстановке и как-то вечером подошел к библиотекарю:
— Дедушка, а мне можно взять на дом книжечку про охоту на косачей…
Библиотекарь посмотрел на него поверх очков, смерял с ног до головы, как бы удивляясь: откуда мог взяться такой, и спросил:
— А ты чей же будешь?..
— Надымов…
— Николая — сын, а Нифантия Ивановича — внук? Так что ли?
Оказывается, и отца и дедушку здесь, в клубе, хорошо знали, и Андрюша торопливо ответил:
— Да-да…
Библиотекарь спросил об отце, и Андрюша рассказал все, что знал из последних писем с фронта.
— Папаша у тебя мужик всех статей. Отличному охотнику и на войне легко. — Потом еще раз оглядел Андрюшу, как бы решая: время ли ему заниматься охотничьими книгами, и, наконец, сказал: — Хорошие книжки читать невредно, и я тебе дам, только не повредит ли это твоим школьным занятиям? Охота в свое время придет, у вас в роду все охотники… потомственные… А дедушка так в лесу и живет? Вот старый чудак — навек прирос к месту…
Дедушку Нифантия Ивановича многие знакомые называли чудаком за то, что он не жил с семьей, а где-то в лесу сторожил колхозную пасеку и редко ездил в город.