Охотничьи тропы
Шрифт:
В. Пухначев
ЗИМНИМИ ТРОПАМИ
В село Кочки я приехал зимним утром. Федора Андреевича Бабина не оказалось дома. С рассветом он ушел в степь смотреть капканы, расставленные накануне.
Приветливая
— Пока Федор Андреевич вернется, мы с вами чайком побалуемся. Одной-то скучно дожидаться. У нас ведь все — охотники. И сын и дочери промышляют. Мне тоже работы хватает. Иной раз столько зверя добудут — едва-едва успеваю шкурки оснимывать, — говорила она, накрывая стол.
Мы пили чай — чашку за чашкой. Было уже далеко за полдень, а Федор Андреевич все не возвращался. В полях в это время происходила схватка человека со зверем.
Зверь попал задней лапой в капкан возле падали. Вокруг стояла морозная предутренняя тишина. Еще ярко горели звезды, но Орион уже медленно склонялся к западу вослед уходящей ночи.
Волк приходил сюда не раз. Здесь же бывал и второй матерый самец, и они вдвоем рвали брошенную в поле лошадиную тушу. Насытившись, волки лениво уходили в трущобные места на лежку.
Сегодня волк стремился сюда размашистым бегом и вдруг встал перед лыжным следом, пересекавшим его привычную тропу.
Остановившись, серый втянул морозный воздух. Ноздри его трепетали. Здесь был человек. Но лыжня уходила куда-то в сторону, и это успокаивало.
Волк был голоден, и падаль манила его своим сильным запахом. Едва он ступил на тропу, как что-то со звоном лязгнуло и с обеих сторон ударило по ноге. Волк хотел сделать новый прыжок, но тут же сел. Железная челюсть держала его крепко. Он рванулся прямо, потом в сторону. Рывки отдались острой болью в прищемленной ноге. Зверь пытался стянуть зубами капкан и не смог.
Тогда он сел и, подняв острую морду к холодному, искрящемуся звездами небу, завыл протяжно и тоскливо.
С наступлением утра волк снова стал бросаться из стороны в сторону, пытаясь избавиться от мертвой хватки капкана, но хитро устроенная человеком ловушка вращалась на каком-то стержне.
Из деревни донесся по ветру лай собак и горький запах дыма. Опасность наступала. Волк вскочил и пошел в даль пустынной степи, волоча ногу, сжатую железом.
На снегу отпечатался след трех лап и борозда от капкана.
Охотник шел размеренным шагом на широких легких лыжах. Он был одет в стеганый ватник и такие же брюки. На его плече привычно и ловко лежало ружье. Белокурый чуб выбился из-под шапки, лихо сдвинутой на затылок. Голубые глаза зорко всматривались в простор степи, примечали тропки зверей на снегу. Охотник стремился к месту, где вчера поставил капкан.
Подойдя к падали, человек остановился, протяжно свистнул и проговорил негромко:
— Силен серый!
Он осмотрел место, где стоял капкан. Зверь перекрутил проволоку у деревянной палки,
Закинув ружье за спину, охотник двинулся по следу.
Волк уходил все дальше и дальше за лога и пустоши, за березовые колки. Километр за километром трусил он, превозмогая усталость и боль.
Охотник прошел около десяти километров до места первой лежки зверя. Волчья дорога тянулась дальше.
Прошел час, другой. Наконец, человек увидел ковыляющего волка. Тот шел по ветру и не слышал его.
— Двадцать пять километров, — проговорил охотник, оглянувшись вокруг, и стал обгонять волка. Затем он двинулся прямо навстречу зверю.
Волк заметил его и повернул назад. Напрягая силы, он побежал по своей тропе.
Когда человек приближался, серый убыстрял бег. Оторвавшись на некоторое расстояние, зверь ложился и отдыхал. Но охотник наступал, и волк вставал и бежал снова.
Несколько раз он пытался свернуть в сторону, но человек быстро огибал полукруг и возвращал его на старый путь.
Так шли они два часа. С высоты увала и человек и волк снова увидели далекое село.
Обессиленный зверь лег в снег, повернувшись к охотнику мордой. Глаза его горели. В бессилии он глухо рычал. Казалось, он больше не встанет и его можно взять живьем.
Человек сделал еще шаг и вдруг хищник, сжавшись в комок, подпрыгнул и бросился на него.
Выстрел ударил в упор. Но струя свинца задела зверя в шею и, вырвав клок шкуры и мяса, не убила его.
Волк прыгнул человеку на грудь. Тогда тот, откинув в сторону ружье, выхватил из-за пояса саперную лопатку и ударил зверя в нос.
Тело волка сразу обмякло и свалилось к ногам человека.
Подобрав ружье, охотник взвалил добитого, хищника на плечи и пошел к селу.
— Хитер ты, серый, а я, видать, того хитрее! — разговаривал он сам с собой. — Четыре версты — не двадцать пять. Тащи-ка тебя оттуда — сам ноги протянешь. А ты вот своим ходом пожаловал к нам…
Днем я не мог дождаться Федора Андреевича. Мы с другом пришли к нему вечером. Еще с порога мы увидели, как русый, голубоглазый, небольшого роста человек, ударив шапкой об пол, бегал в возбуждении по комнате и говорил, размахивая руками:
— Да пойми же, милый человек. Не отпущу я тебя, пока не отдашь ружье. Что хочешь бери, а Гринера отдай. Деньги — пожалуйста! Бери баян в придачу, велосипед…
— Федор Андреевич, — отбивался другой, — что ты напал? Ведь и я охотник. Как хочешь — обижайся, не обижайся, а не могу отдать ружья. Да у тебя и своих ружей много.
— Да ты что, Федора Бабина не знаешь? Для меня такое ружье дороже всего на свете! Без него я, как гармонист без гармошки.
Федор Андреевич растерянно помолчал и, не замечая нас, снова принялся упрашивать собеседника:
— Понимаешь ты, по душе оно мне пришлось. А из моих бери любое в обмен. Хочешь, вот Голланд и Голланд, вот Кетнер, вот Зауэр. — Он показал рукой на увешанную ружьями стену.
Хозяин ружья отрицательно покачал головой.
Бабин, безнадежно махнув рукой, выпалил: