Охотник на лис
Шрифт:
Дюпон сказал мне, что мои манипуляции с плакатом не прошли для него незамеченными, однако он не собирается делать никаких комментариев на этот счет, поскольку все понимает. Тем не менее затем он снял плакат со стены, положил его на кухонный стол и попросил меня подписать его: «Моему наставнику и тренеру».
Я отказался. Это было бы слишком далеко от истины. Я мог бы, подписывая такой текст, упомянуть там достаточно длинный список нежелательных для себя имен, – и в этом случае я бы в меньшей степени противоречил истине, чем если бы я, солгав, назвал Дюпона своим наставником и тренером.
Примерно в то же время
Мы были на кухне, и Джон предложил сделать мне бутерброд.
– Хорошо, – сказал я.
– Я сделаю бутерброд, – повторил он мне еще раз.
Бродя по кухне и сооружая этот бутерброд, он все время напоминал мне о том, чем он занимается, словно это было нечто исключительное.
Когда я принялся за предложенный бутерброд, Джон сказал:
– Знаешь, Марк, как-то в молодости лошадь сбросила меня прямо на ограждение манежа, и я оседлал его. У меня было заражение яичек, и их были вынуждены удалить. Мне сделали искусственные, и теперь я должен каждый день делать инъекции тестостерона. Но иногда я забываю это делать.
Когда он мне рассказывал эту историю, я смотрел ему прямо в глаза. Для него это было большой редкостью, но в данном случае он не пытался обмануть, и у него не было никаких скрытых мотивов. Я понял, что ему было больно делиться этой историей, поэтому я чувствовал себя польщенным, что он поделился ею со мной.
Я поверил рассказанному им, потому что мне вдруг стали понятны некоторые моменты, связанные с Джоном. У него были признаки бисексуала. Он мог вести себя по-женски. У него были густые волосы. У него были проблемы, связанные с состоянием психики, и чувствовался недостаток уверенности в себе. Возможно, именно поэтому он так много пил. Я представил себе, как тяжело жить со всем этим. Это был тот случай, когда я почувствовал к Джону искреннюю жалость.
Возвращаясь мыслями в прошлое, когда произошло убийство Дэйва, и даже еще раньше, следует отметить, что уже в то время было предположение, что Джон был геем. У меня были определенные подозрения на этот счет, но ни во время своей работы в Вилланова, ни во время проживания в поместье «Фокскэтчер» я не замечал каких-либо явных признаков, указывавших на то, что он был гомосексуалистом. И мне ничего не было известно о его возможных отношениях с парнями.
Вместе с тем рядом с Джоном было не так много женщин. Насколько я припоминаю, у него была одна подруга, которая отиралась вокруг него, поскольку, похоже, рассчитывала использовать его деньги, чтобы стать кинозвездой. Ей нравилось то, что Джон имел отношение к борьбе и что поэтому вокруг него были хорошо сложенные парни. Но, за исключением этого персонажа, я никогда не замечал, чтобы Джон был как-то особенно доброжелателен с женщинами.
Как-то он упомянул, что был женат и развелся.
В 1983 году он был непродолжительное время женат на медико-социальном работнике. В отличие от Джона, она не относилась к числу состоятельных людей. Их свадьба была организована в стиле семейства Дюпонов: было пятьсот гостей, трубачи в униформе, фейерверки. Однако этот брак продлился всего несколько месяцев.
Несмотря на то что ею был подписан брачный договор, она подала иск против Джона. Дело было урегулировано без огласки деталей, но, согласно просочившейся информации, это стоило Дюпону 46,2 миллиона долларов. Сумма казалась достаточно внушительной, пока в 1987 году журнал «Форбс» не оценил в своем рейтинге самых богатых людей мира состояние Дюпона на уровне 200 миллионов долларов.
Спустя несколько лет бывшая жена Дюпона поведала об эксцентричном и оскорбительном поведении Джона в то время, когда она была за ним замужем. Она упомянула, в частности, как он злоупотреблял спиртным, как запихивал ее в камин, как пытался вытащить ее из машины, как угрожал ей ножом. А один раз, по ее утверждению, Дюпон приставил к ее голове пистолет и, обвинив ее в том, что она являлась русской шпионкой, заявил, что русских шпионов расстреливают.
Когда я понял, что мне пора покинуть «ферму», я позвонил Дэйву и попросил его приехать в Пенсильванию помочь мне сложить вещи и забрать то, что я оставлял на хранение. Чуть позже, когда я стоял на крыльце, ко мне подошел Джон.
– Приезжает Дэйв, – сказал я ему.
Джон был просто неописуемо пьян.
– Теперь вы объединитесь против меня, два против одного, так? – закричал он на меня.
– Нет, просто я хочу видеть Дэйва.
– Ладно, хозяин, – сказал он. – Значит, ты против меня.
Я взвесил такую возможность и получил от этого удовольствие.
– Хотите рискнуть? – спросил я. – Что ж, рискните, если хотите, чтобы я врезал как следует.
Джон испугался и ушел. Затем он вернулся и сказал:
– Ты дал мне урок. Спасибо.
После этого он сразу же развернулся и снова ушел.
Не знаю уж, о каком уроке шла речь, но я остался стоять на крыльце расстроенный, в первую очередь при мысли о той ужасной ошибке, которую я совершил, став частью команды «Фокскэтчер».
Дэйв появился на следующий день. Джон и его адвокат сразу же обратились к нему с просьбой встретиться с ними в особняке, причем без меня. Я был весьма зол, что Джон со своим адвокатом перехватил Дэйва, прежде чем я мог переговорить с ним.
После встречи в особняке Дэйв выглядел слегка взволнованным. Он сказал, что не хотел бы, чтобы я окончательно порвал с Джоном, потому что он продолжал получать у Джона зарплату. Согласно контракту, который я заключил в свое время с Джоном, он обязался платить Дэйву и столько же мне до тех пор, пока кто-нибудь из нас выступает за его команду. Затем Дэйв попросил меня перед своим отъездом подписать для Джона плакат или что-нибудь еще. Мне не хотелось делать этого, но ради Дэйва я пересилил себя. Не помню уже, что я там написал.
В тот вечер Дэйв хотел поговорить со мной в коттедже, но Джон велел, чтобы все шли спать. На следующее утро я обнаружил, что у меня пропал бумажник. После того как я заблокировал все свои кредитные карты, Джон вручил мне мою пропажу, объяснив, что его секретарь, Виктор, нашел бумажник на полу в комнате, которую я осмотрел самым тщательным образом. Подозреваю, что Джон припрятал его, чтобы задержать мой отъезд или чтобы посмотреть, что я собирался делать перед отъездом.
Дэйв уехал обратно в Висконсин, а я собрал остатки своих вещей. Дюпон поручил начальнику службы безопасности проследить за мной и убедиться, что я ничего не стащил. Это был декабрь 1988 года, и спустя год после жизни в поместье «Фокскэтчер» я жаждал уехать из Пенсильвании, подальше от Джона Дюпона. Навсегда, насовсем.