Охотник
Шрифт:
– Что, торопишься в свою квартиру? Идешь, ничего не слышишь, уже думаешь, чем заниматься там будешь…
Восклицаю с улыбкой и каким-то непонятным страхом, как тогда в лесу:
– Я года считал… сколько здесь работал.
Тот внезапно отчеканивает:
– С детьми или без?
Пожимаю плечами.
– Без, насчитал четырнадцать…
Он насмешливо поправляет:
– Пятнадцать лет ровно ты отработал без учета декрета от твоей шалавы.
Я огрызаюсь:
– Не смейте говорить о Ларе плохо!!! Она мать моих детей!
Он усмехается.
– А ты уверен? А ты уверен, что дети твоими были?
Рука сама взлетает и дает ему пощечину. Он удивленно смотрит на меня и вдруг, вздохнув, роняет:
– Неужели, научился защищаться?
Рука, что ударила его, дрожит.
– Простите, Святослав Иванович, простите, ради бога. До свидания… я тороплюсь… – поспешно открываю дверь и чувствую, как меня толкают в сторону, и Святослав Иванович шипит сквозь зубы:
– Идиот, дурак!!! Я тебе место свое предложил!!! Я перед тобой душу выложил, куда прешь? Никакой Ларки тут не было ни разу. Я врал тебе, чтобы привести тебя в чувства и не дать тебе спиться. Нахрен ты ей не сдался.
Мычу в стену и чувствую, как его руки совсем не по мужски залезают ко мне в брюки. Пытаюсь дернуться, но все тщетно. Он давит и давит, душа меня захватом, расставляя мне ноги шире, брюки падают, громко стуча ремнем. С ужасом, не понимая что он делает, замираю, чтобы он уже успокоился, но нет, его рука уже тянет мои трусы вниз, и я мычу, дергаясь из-за всех сил. Куда там, его имя говорит само за себя. Словно каток наехал. Лишь болью полоснуло между ягодицами, и я завыл от боли, чувствуя как его горячий член протискивается в меня.
– Расслабься… больнее… будет… ох…
Он тяжело вздохнул и вдруг обмяк, войдя в меня. Теплая сперма потекла по ногам, и я стыдливо заревел во все горло, давясь рыданиями. Трусы не помню, как надевал, брюки он мне сам надел. Я лишь оттолкнул его, выскакивая на свежий воздух. Застегивая ремень, затем на автомате застегивая пальто почему-то на все пуговицы. Клетчатый шарф поверх и кепка, и я, прихрамывая, бегу отсюда подальше. Боже, что сейчас было?! Такого быть просто не может! Нет!!! Нет!!! Только не со мной!!! Показалось, показалось! Сейчас приду домой и выпью, чтобы просто отрезветь от этого дня. А еще пережить это все.
Ноги мокрые от его спермы, горло болит от его захвата. До сих пор не понимая ничего, так и иду, а если он меня догонит? Снова пытаюсь бежать, ноги спотыкаются о камни, ветки, падаю не раз и не два. Дома в темноте ищу выключатель и слепо жмурюсь, когда свет наконец-то включается, и так и сажусь у порога, опустошенно глядя просто вперед. Затем вскакиваю и закрываю двери на все замки. А замков много. Я их сам придумал с одним другом фрезеровщиком, что работает на заводе. Вернее, работал. Текучка тогда дикая была. Увольняли всех подряд без разговора. Мне помог тогда мой диплом, с медалью. А еще то, что приезжали из Москвы, и я им показывал свою вотчину, где я беру анализы перед тем, как поставить свою подпись. А еще показывал и хвастался своими приборами для измерения загрязнения воздуха. Даже воды анализ проводил такой, что любой лаборатории на зависть. Купили еще с прежним директором у другого завода, когда тот распадался. Провели по всем инстанциям. В командировку ездил с этим аппаратом, чтобы вывели новые поправки и дали добро на введение его в эксплуатацию. С горем пополам добился и не пожалел ни разу. Он не подводил меня все эти пятнадцать лет.
Замки приятно захрустели в двери, и я уже более спокойно начал раздеваться, лишь сейчас до меня стала доходить суть того, что со мной сделал этот Святослав Ив… да пошел он, буду его Святом называть. Уважения к нему нет. Словно на зоне или в тюрьме, кажется, там так поступают, когда хотят унизить. Усмехнулся про себя. Да если бы он знал, как я сам себя ненавижу, то не так бы меня унижал, а заставлял навоз жрать!!! Смываю с тела его запах и его сперму. Отдираю до красноты ягодицы, анус опухший и болит неимоверно. Теперь я понимаю, как Ларе тогда больно было. Мы еще в начале наших отношений экспериментировали, изучая все виды близости. Она визжала и охала потом от удовольствия. Но я не решался снова это повторять, помня, как она стонала от боли вначале. Делать ей больно не хотелось.
В холодильнике, как ни странно, все есть. Это я три дня не пил. Борщ наварен, и картошечка с грибами. Сало, посоленное по моему рецепту. Колбаска тоже с кровью, от нечего делать попробовал. Васька любит ее очень. Тоска по детям забивала голову. Алеська – вегетарианка, лишь морщится, когда чует запах чесночной колбасы с кровью. Оба они раньше времени окончили школу с отличием. Не зря занимался с ними. Весь двор потешался, что не даю своим детям ни с кем играть, и сам выходил на прогулки с ними каждый день. Отпрашивался с работы, чтобы сводить в кино или музей, зоопарк не любил и всегда ругался с Ларой, когда она хотела их туда отвести. Издевательства и жестокость этого места зашкаливает, в воздухе пахнет не счастьем, от того, что они там находятся, а безысходностью и отчаянием. А еще голодом. Голодом по всему, по свежему воздуху и свободе.
Помню волка в нашей деревне, там, где я раньше жил. Отец у меня был хороший охотник. И его часто вызывали на охоту на волков. Года были голодные для них, и они заходили в деревни. Вот в одну такую вылазку он меня и взял. Я был единственным сыном, и он пытался мне привить те качества, чтобы я смог себя защитить в лесу и от безысходности не помереть с голода. Но никогда он не запасался мясом впрок, лишь когда кушать было действительно нечего. Я уважал его за это. Волки напали тогда на деревню, порвали свиней и кур задушили немеряно у нашего дальнего друга. Приехав туда, обнаружили, что все намного хуже, волки уже людей в лес таскали полуживых и там рвали, пируя по ночам и воя на луну. С отцом поехал и наш сосед. Они расставили тогда много капканов и, собрав весь народ, дали им флажки уча, что дальше делать, чтобы собрать всю стаю, и не одну по возможности, в кучу. Волков тогда много перебили, капканы были почти все заняты. Больше пятидесяти волков за один день только. Следующий день также. Отец потом один выходил в лес, и мужики помогали ему тащить волков, что он перебил. Больно отец озлился тогда, среди разорванных была и его одноклассница. Он сам помогал ее хоронить, когда с трудом узнал ее труп. Когда мы собрались уже уезжать, я решил проверить капкан, что был ближе всех к деревне и, сказав об этом отцу, рванул сделать что-то стоящее за время, что был здесь. В капкане сидел огромный волк, он насторожено смотрел на меня, лапа его была почти перерублена, вторая тоже побывала, видимо, в капкане. Не жилец он был, не жилец. Этих волков можно смело отпускать, мстить они не будут. Сами уйдут без своей стаи. Но я видел те трупы волков, маленькие они были. Этот как-то совсем огромный. Волк смотрел на меня тем обреченным взглядом, когда я, опустив винтовку, что била меня всю дорогу по ногам, присел перед волком и, вздрогнув от оскала его зубов, спросил:
– Я отпущу тебя, ты только не кусай меня. Ладно? Я тебя не трону. Выживешь и ладно. Не приходи сюда больше. Мы с отцом не пришли бы сюда, если бы вы на людей на начали нападать, – говорю, скорее чтобы себя успокоить, и веду к нему медленно руки, опускаю их на смычок капкана и, видя, что он не двигается, убираю, чтобы уже ногой наступить на этот смычок язычок. С усилием нажимаю, но силы моей маловато. Кое-как все-таки получается сделать полу-жим язычка, и капкан ослабляет хватку. Волк не двигается в ожидании. Я уже увереннее нажимаю, и наконец, лапа свободна. Волк рывком назад отшатывается, и я вижу, с каким он усилием пытается удержаться на ногах. Снегом занесло под капканом следы крови. Видно, много он ее потерял. Все! Упал волк. Так и лежит не двигаясь. У лошадей, я знаю, чтобы они не мучились, их пристреливают. И отец тогда говорил, что это очень жестоко убивать друга. Волк мне не друг. Они рвали недавно тела людей. Облизываю пересохшие губы и, сам не зная почему, иду в дом, где мы остановились, и тяну отца за собой. Он осматривает тело волка и с улыбкой говорит?
– Это с другой стаи. Его тут не было. У них зоны поделены. Наверное, проверить пришел. Но ты крещенный этим волком. Смотри-ка, не кусает тебя.
Я уже сижу с миской воды, и он медленно пьет из нее. Отец присел перед волчарой и сказал тихо:
– Я таких волков в жизни не видел, сын! Взгляд у него человечий. Ладно, хочешь, выхаживай его, я задержусь еще на день здесь. Мишку возьмем к себе. Что от Вали остался без матери. Негоже ему в интернат идти. Будет тебе братом.
Киваю серьезно.