Охотники Гора
Шрифт:
Горианская культура, безусловно, в значительной степени отличается от земной; на счастье или на беду, германской женщине предоставлена возможность наяву испытать на себе все то, к чему женщина земная может лишь неосознанно стремиться всю жизнь.
Я посмотрел на Марленуса. Он был всецело погружен в анализ комбинации на игровой доске. Раньше я не придавал этому значения и только теперь понял, насколько он привлекателен в глазах женщины. Высокий ростом и широкий в плечах, он был полон силы и решительности, напорист и в высшей степени умен, дерзок и непоколебимо уверен в себе. Его богатство и власть не знали границ; он управлял судьбами людей и целых городов; он покорил
— Лучник убара к строителю убара, клетка восемь, — сделал ход Марленус.
Я передвинул копьеносца к убару на клетку шесть, защищая свой Домашний Камень.
Марленус жестом приказал налить вина. Сейчас Вьерна наполняла кубки совершенно иначе, чем прежде. Она стояла на коленях, низко опустив голову и плечи. Рабыня, наливающая вино своему хозяину, — это ощущалось в каждом ее движении.
Я заметил тускло сверкнувший под распущенными волосами ошейник. Марленус поднял на меня глаза и рассмеялся. Я кивнул. Вьерна была рабыней. Она беспомощно взглянула на него.
— Позже, — сказал Марленус. — Я должен закончить партию.
— Да, хозяин, — прошептала она.
Девушка отошла в сторону, опустилась на колени и стала наблюдать за партией. Глаза ее неотрывно следили за доской, но я видел, что правил игры она не знает. Фигуры она воспринимала лишь как разноцветные деревянные игрушки. Однако каким-то внутренним чутьем Вьерна улавливала напряжение игры. Не понимая смысла развернувшейся на доске баталии, она угадывала происходящее по выражению наших лиц и реагировала на малейшие изменения. Ее кулачки сжимались и разжимались, отражая ее волнение. Грудь ее вздымалась, а тело покрылось мелкими капельками пота. Наблюдая за своим хозяином, она была занята собственными переживаниями, зачастую столь заметными в каждой женщине-рабыне.
— Тарнсмен — к убаре, на клетку шесть, — произнес Марленус. Он переставил своего тарнсмена к убаре разрывая мою защиту на фланге. — Домашний Камень захвачен!
Я проиграл. Партия закончилась. Я с сожалением развел руками и поднялся из-за стола.
Глаза Вьерны сияли: я был разгромлен, потерпел поражение от ее хозяина. В тонкостях игры она не разбиралась, но основные моменты почувствовать сумела. О том, как складывается ситуация на доске, девушка могла безошибочно судить по быстроте и решительности, с которыми Марленус брал фигуру и делал очередной ход, по его горделивой осанке и по надменным взглядам, которые он бросал на доску. Манера игры Марленуса отличалась напористостью, точностью и четкостью проведения комбинаций. Я оказался сломлен еще до начала его заключительной атаки, я чувствовал себя беззащитным, беспомощным перед ним. Он уничтожил меня в процессе игры. Это Вьерна поняла. Она не сводила с Марленуса сверкающих глаз. Марленус взглянул на нее и отодвинул игральную доску. Теперь мужские дела остались позади, и он мог уделить внимание женщине. Я отошел от них. — Сними свою накидку, — велел убар, — и иди ко мне.
Вьерна сбросила с себя шелка и, вся дрожа, нерешительно шагнула к нему. Он протянул руку ей навстречу и усадил ее рядом с собой на пол, у левой ноги, прижав ее к своему левому плечу. Сейчас Вьерна казалась особенно уязвимой и беззащитной. Правая рука Марленуса легла ей на бедро, прямо на рабское клеймо.
— Ты кажешься женщиной, — заметил он.
— Я и есть женщина, — ответила Вьерна.
— Ты
— Нет, я рабыня, — прошептала она. — Ваша рабыня.
Небрежным движением Марленус отбросил волосы с ее лба назад.
— Красивые сережки, — отметил он.
Стоя в дальнем конце палатки, я заметил, что серьги действительно не только красивы сами по себе, но и подобраны так, чтобы подчеркивать изящную форму мочек ее ушей.
— Да, — ответила Вьерна, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить хозяина.
— Тебе нравятся? — поинтересовался Марленус.
— Да, — прошептала Вьерна. — Они… они волнуют меня… волнуют как женщину.
— В этом и заключается одно из их предназначений, — согласился Марленус.
Она попыталась дотронуться губами до лица убара, но он жестом предостерег ее от этой попытки.
— Тебе нравится помада на твоих губах? — спросил Марленус.
— Да, хозяин, — еле слышно ответила Вьерна.
— Она тоже вызывает у тебя волнение?
— Да… да!
— В чем это проявляется?
— Помада, как и серьги… заставляет меня чувствовать себя женщиной… женщиной и рабыней!
— Ты и есть женщина и рабыня.
— Да, хозяин. Я знаю. Я хорошо это уяснила.
Продолжая убирать ее волосы с лица, он привлек девушку к себе и прижал ее губы к своим. Это был жестокий, неистовый поцелуй, первый поцелуй, запечатленный на губах рабыни. Вьерна могла лишь отдать свои губы на растерзание Марленусу, чувствуя, как от прилива крови они постепенно превращаются в один большой синяк. Когда он отшвырнул от себя рабыню, на ее губах виднелись следы крови, а в глазах застыл страх. Теперь она боялась его, до смерти боялась. Марленус, не обращая внимания на ее состояние, уложил ее на спину и провел ладонью по напряженному телу. Страх не отпускал девушку, заставляя ее внутренне сжиматься, но тело, словно уже не принадлежа ей, само потянулось к могучей руке, отвечая на призыв своего истинного хозяина. В теле девушки словно проснулась собственная воля, не подвластная рассудку его владелицы, однако и эту волю Марленус тут же подчинил себе одним властным прикосновением. Внезапно девушка безвольно запрокинула голову назад, закрыла глаза, а из груди ее вырвался неистовый крик:
— Да, хозяин, да! — Ее тело содрогнулось от безудержных рыданий. — Я люблю вас, хозяин! Люблю!
— Завтра, — сдержанно произнес Марленус, — ты вденешь себе в волосы талендр.
— Да, хозяин, да! — закричала она. — Я вдену его, вдену!
Я направился к выходу из палатки, и, оглянувшись напоследок, увидел широкую вазу с пламенеющими в ней хрупкими пятилепестковыми фламиниумами, которые в народе зовут горицветами. Шагая в темноте, я еще долго слышал напоенные неистовой радостью крики Вьерны и мелодичный перезвон колокольчиков на щиколотке ее левой ноги, снять которые мог лишь Марленус своим ключом.
— Я люблю вас, хозяин! Люблю! Люблю! — далеко разносилось в спустившейся на лагерь темноте.
Я позавидовал Марленусу: Вьерна красива и со временем, вероятно, приобретет немалую ценность как рабыня. Мне вспомнилась Шира. Мысли о ней уже не раз посещали меня. Я сказал ей, что продам ее в Лидиусе. Скорее всего, я так не сделаю. Я поймал себя на мысли, что мне ее недостает. Идиот несчастный! Она ведь всего-навсего рабыня! Хотя, конечно, рабыня многообещающая, не без будущего. Мне вспомнилась ночь, проведенная с ней в лагере у «Терсефоры», вспомнилось утро следующего дня… Она не оставила меня равнодушным. Вероятно, с помощью тренировок я смогу добиться от нее определенных улучшений. Не зря же говорят, что из сломленных хозяином женщин получаются превосходные рабыни.