Охотники на «кидал», или кооператив сыщиков
Шрифт:
Поджигателей сдали милиционерам.
Далее заказчиками занимался уже сам Алешин. Поджоги прекратились.
Невыдержанный на язык Кот часто сам напрашивался на неприятности, а потом еще и возмущался:
— Ездил тут в гости к одним знакомым. Захожу в лифт, а там мужик курит. Я ему говорю: «Курить в лифтах запрещено! Неужели не ясно? Вон, и надпись есть!» Я не прав? А он еще остался недоволен, полез в драку. Что за люди!
Что-то подобное случилось и на этот раз. Причины конфликта были Ванечке неизвестны, но когда он вышел из подъезда на улицу, Коту приходилось очень туго: он лежал на спине, на нем сидел здоровенный мускулистый дядька и азартно лупил его кулаками по лицу так,
— Тебя за смертью посылать! — прошамкал разбитыми окровавленными губами Кот, выкарабкиваясь из-под мужика. Ванечка виновато пожал плечами, кусая мороженое и с интересом разглядывая лежащего типа. Двинулись по домам.
На утро нос и губы у Кота стали темно синими, реально цвета спелого баклажана.
— Ты как? — участливо спросил Ванечка, с трудом удерживая смех.
— Валентина вчера даже не хотела домой пускать — не узнала, — прошепелявил Кот, тоже хихикнув и тут же ойкнув. Ему и говорить-то было больно. Чай пить и горячий суп есть — тоже.
Однажды занимались похищенным орденом Ленина первого выпуска, якобы редким. Помочь попросила Катина подруга Ленусик. Собстввнно говоря, орден украли у деда ее парня Кости, патлатого и щуплого студентика. В квартире у деда они, Ленусик с Костей, и сожительствовали. Ленусик была худая бойкая девушка с пирсингом в левой ноздре с красной прядью волос, к тому же отъявленная матершинница.
Сели в большой кухне. Ленусик беспрерывно стрекотала своим тоненьким голоском, гремела чайником и чашками:
— Вы нашего деда не очень-то слушайте: он всегда всем недоволен. Он утверждает, что все в прошлом было не так, как нам говорят. Например, он говорит, что когда во время войны подразделение СС стояло в их деревне, только тогда народ стал нормально дышать. И еще он ненавидел большевиков, рассказывал со слов отца, что в 19-м году к ним в депо приезжал агитировать за что-то Яков Свердлов, гениальный оратор-пиздобол и, соответственно, пламенный большевик. Железнодорожники, однако, не поддались очередному революционному словоблудию и навешали Свердлову таких пиздюлей, что тот остался валяться на земле и затем помер от пневмонии, а по официальной версии — от испанки, что, впрочем, не исключает одно другого. Дед и тогда был недоволен и теперешних новых тоже постоянно несет. Такая уж он личность. Прирожденный оппозиционер.
— А тогда за что ему орден Ленина дали? — удивился Кот. — Раньше за оппозицию расстреливали.
— Это не его, а его отца. Кстати, раритетная вещь тридцатого года — серебряный с трактором. Костя говорит, реально дорогой. Его-то и уперли!
— Станислав Антонович, я заварила чай покрепче! — вдруг оглушительно заорала она. У Ванечки даже ухо заложило.
— Иду, Леночка… Иду! — донеслось из глубины квартиры.
— Ты чего так орешь? — удивился Ванечка.
— Да он ни фига не слышит! Контуженный еще в войну, да и возраст. А слуховой аппарат носить категорически не хочет. Уж не знаю почему.
Из коридора, шаркая ногами, появился старик. Он сел за стол. В нем что-то клокотало.
— Посмотрите, такой орден? — проорал Кот, показывая старику распечатанную из Интернета фотографию.
Старик надел очки, присмотрелся, закивал.
— Номер не помните? Должен был быть на задней стороне?
— А?
— Номер?
Записали и номер. Тут Ленусик уточнила ситуацию:
— Тот орден подменили на обычный. Костя говорит, что этот штуки две-три долларов стоит — не больше. Цена несопоставимая.
Тут появился и запыхавшийся Костя, рассказал, что к деду приходил по рекомендации кто-то типа коллекционер, кое-то купить и по ходу дела подменил орден. Сам Костя видел его только мельком. Тот даже представился.
— Фамилия так и вертится на языке… — Костя пощелкал пальцами.
Прошло примерно минут пять. Костя, мучительно думавший о чем-то и морщивший при этом лоб, вдруг встрепенулся:
— Вспомнил! Фамилия его была Гарин. Как у гиперболойда. Потому-то я и запомнил!
Гарина подкараулили вечером у его дома. Это был плотный, уверенный в себе мужчина лет сорока, с усиками и с бегающими глазами, даже с виду — жулик. Переговоры с ним вел Ванечка.
— Короче, орден Ленина деду надо вернуть!
— Я не понял! — уставился на него Гарин. — Какой еще орден? Я ничего никому не должен!
Он не особенно испугался. Напротив, быстро подошел, будто бы просматривая клочок бумаги, и совершенно неожиданно ударил Ванечку кулаком в глаз. Обычно по его прошлому опыту это срабатывало безотказно: жертва падала, и с ней можно было делать что угодно, а точнее — месить ногами. Однако Ванечка лишь покачнулся, но не упал, не завыл и не закрылся руками, чтобы его можно было добивать. Это испугало Гарина. И в этот миг уже он сам получил страшный удар в лицо, от которого ноги у него оторвались от земли и он потерял сознание. Очнувшись, он увидел над собой склонившиеся лица мерцающего зеленого цвета, словно это были инопланетяне, его тошнило при малейшем движении головы. Потом лица убрались, и возникли люди со «скорой» в своих синих костюмах — грубая тетка и мужик, которые без особых эмоций, задрав веки, посветили ему в глаза фонариком, надели на шею вонючий поролоновый воротник на липучках, позвали еще одного мужика, переложили Гарина с земли на носилки («Три-четыре — взяли!») и засунули в машину. Каждая выбоина на дороге отдавалась у Гарина в голове, словно по ней колотили палкой. В приемном отделении больницы, пока ждал компьютерного исследования и осмотра невролога, Гарин провел примерно часов пять или шесть. Это была маленькая модель ада. Кроме того, что было холодно, рядом на каталке лежал мужик, в глаз которого до упора был забит болт. Мужик, к ужасу Гарина, все это время находился в полном сознании, нес какую-то чушь. Его постоянно куда-то увозили, а потом снова привозили к Гарину, а мужик все болтал и болтал. Потом к утру вдруг замолчал, захрипел и умер. И никого, кроме Гарина, не было в этот момент с ним рядом. Потом Гарина поместили в палату, где он, наконец, под капельницей смог хоть как-то заснуть.
Проснулся он оттого, что кто-то тряс его за плечо. Гарин с трудом открыл глаза. У кровати сидел Ванечка, крутил в пальцах трубочку от капельницы:
— Слышь, орден деду надо отдать!
Гарин попытался сделать вид, что все еще спит. Посмотрел в прищур и увидел: на Ванечкину шею из-за ворота рубашки вдруг, словно сам по себе, выполз вытатуированный скорпион с раскрытыми клешнями и поднятым жалом. Прицелился Гарину прямо в приоткрытый глаз. Гарина пробило холодным потом.
Еще через неделю орден передали Станиславу Антоновичу. Старик уже и не верил в его возвращение. Он повертел серебряную бляху в руках, положил на стол, потом покопался в недрах буфета и сунул Ванечке тяжелый предмет. Ванечка сначала подумал, что какой-то инструмент, но это был самый настоящий револьвер системы Нагана, причем «командирский» — с коротким стволом и с виду даже совершенно новый, с незатертым воронением.
— Отца моего, — проклокотал Станислав Антонович. — Бери. Сейчас такие тяжелые времена.
Ванечка отщелкнул дверцу барабана — все патроны были на месте. Пока не вошла Ленусик, быстро сунул револьвер за пояс.
— Спасибо.
Станислав Антонович прослезился, высморкался, прохрипел:
— Жалко Россию — хорошая была страна!
Потом еще выложил на стол картонную коробочку с запасными патронами — десять штук. Пули были закатаны в гильзу и совсем не торчали из нее. «Таких, наверное, больше и не выпускают, — расстроился Ванечка, — фиг достанешь!»