Охотники на мутантов

Левицкий Андрей Юрьевич

И пошел через ложбину. Толком еще не рассвело, но уже хорошо виднелись крутые склоны и непроходимые заросли между ними. Рамир повел девушку извилистым путем, выискивая те проходы, по которым можно было пробраться. Они были на краю верескового лабиринта, до тропы оставалось всего ничего.

— Так ты совсем меня не боишься? — небрежно спросил он.

— Нет, чего мне теперь бояться? — отозвалась Настька. Она крутила головой, рассматривая окрестности. Ей нравились всякие новые места, и она спешила все изучить, пока есть возможность. — Ты же сказал, что ничего мне не сделаешь. Я видела, ты не врал.

— Да нет, я не о том. Ты… ну, не ощущаешь, когда идешь рядом, такой… как бы сказать… оторопи, знаешь, когда ночью в темноте кто-то может на тебя выскочить, или, может, кто-то больших пауков боится, или мокриц, личинок — вроде как отвращения какого-то…

Настька с удивлением воззрилась на него, пожала плечами.

— Нет, — просто ответила она. Сталкер продолжал:

— Когда со мной разговаривают, то через минуту

потеть начинают, зубами стучать и тут же стараются уйти подальше. Больше полутора-двух минут никто не выдерживает…

Он не договорил — до него вдруг дошел смысл ее ответа, и Рамир заткнулся. Как это, почему она не боится, почему он не вызывает у нее омерзения?! Эта мысль на мгновение затмила все остальные соображения и стыд перед ребенком, которого он вел на смерть. Не боится! Они вместе уже с полчаса, и она не выказала даже тени страха или отвращения, ни разу не попыталась отойти, отодвинуться, убежать… Сколько лет он ни с кем не может толком поговорить? Год, два? Для такого человека, как Цыган, это целая вечность!

— Но почему так? — Настька с любопытством глянула в широкую спину Рамира. Девушка шла сразу за ним, след в след, потому что проходы между холмами иногда становились совсем узкими. — Ты мне даже нравишься… — Щеки ее порозовели, и Настька порадовалась, что сталкер сейчас не видит ее.

Рамир, услышав это, почти минуту шел с приоткрытым ртом… а потом его понесло. Он молчал об этом очень долго, он не делился ни с кем — и теперь плотина молчания рухнула.

— Понимаешь, я его в зыби утопил! — возбужденно заговорил он. — Зомби на меня наседали, а он из-под обломков глядел — и взглядом своим свербел в черепушку, прямо в мозг, так и колол. Как я не поддался этому контролеру тогда, до сих пор не пойму… Он же сильный черт был, чуть мозг мне не расплавил, клянусь мамой. Дело в подземелье было, меня туда занесло, потому что прослышал от Курортника [1] , что там «Душа», ну, артефакт такой, дорогой очень… Курортник — это позывной, ну вроде как имя одного мужика из отряда военных сталкеров, они сами артефактами не занимаются, хотя некоторые подторговывают втихаря, конечно, но только не он…

1

Курортник — главный герой романа А. Левицкого и А. Бобла «Воины Зоны».

Наивный мужик и принципиальный. Короче, дал он мне наводку как-то, я и поперся, — рассказывая, Рамир часто оборачивался, размахивал руками, но шел все равно быстро, уверенно. — Темно, помню, хоть глаз выколи, в том коридоре, а потом свернул я, куда Курортник рассказывал, — а там «Холодец» во всю ширину коридора. Я давай обход искать, черт бы побрал эту зеленую лужу, брожу-брожу лабиринтами теми подземными, ну и выскочил нечаянно на логово контролера. Верней, это зомби его на меня сначала выскочили. Они у себя в подземельях иногда чего только не вытворяют… если контролер их возьмет под контроль, можно насмотреться черт знает какого бреда, целые представления там устраивают. Короче, появились зомби и прут на меня. Я сразу понял, что и контролер рядом, ну и даю задний ход. А у меня тогда песня одна в голове крутилась, может, знаешь? «Рвусь из сил, из всех сухожилий, но сегодня — опять, как вчера, — обложили меня, обложили, гонят весело на номера…» Старая песня совсем, этого… барда какого-то. В лагере сталкерском прошлым вечером услыхал случайно, под гитару один малый ее распевал. Привязалась, зараза! Может, из-за нее контролер меня не смог загипнотизировать? Значит, я в этих зомбей один магазин, перезаряжаю, другой — а они все равно лезут! Штук десять положил, не меньше… Ну, может, и поменьше, может, семь — неважно. В общем, коридор повернул, потом еще раз… и оказалось, что я петлю там описал, вернулся к месту, где зомбей первый раз увидел. Тут замечаю — хозяин их из-под обрушившейся стены на меня зыркает, будто череп просверлить взглядом хочет. А песня все крутится в башке: «Из-за елей хлопочут двустволки — там охотники прячутся в тень. На снегу кувыркаются волки, превратившись в живую мишень…» И тут у меня патроны кончились! Последнего зомби я ножом укладывал. Но и контролера нельзя оставлять в живых — что, если он за мной по подземельям потом пойдет? Ну, я к нему подступаю, он же, гад, вылез из-под обломков и пятится, да еще шустрый такой… Отбежит — и снова пялится, не убегает совсем. Наверное, задело его, что не может меня зацапать Целиком, мешает ему что-то. Как посмотрит на меня — вроде зашумит в голове, нечисть всякая начинает мерещиться, я остановлюсь, не понимаю, зачем сюда приперся, и контролера больше не вижу, смылся типа, то есть исчез. Вдруг прорвется в сознание: «Идет охота на волков, идет — охота! На серых хищников, матерых и щенков», — и опять вижу, что тут он, бесовская морда, никуда не делся, гипнотизирует! Позыркает так — отбежит, позыркает — отбежит. Не уходит совсем, хотя мог бы, пока я ориентацию теряю. «Кричат загонщики, и лают псы до рвоты. Кровь на снегу и пятна красные флажков». Завалить хочет, ясно. А я на него наступаю с ножом… и вдруг — раз! — одной ногой в «Зыбь» проваливаюсь! Как эта аномалия работает, знаешь?

Про себя улыбаясь горячности Цыгана, Настька покачала головой, и сталкер заговорил вновь:

— Этого никто точно не знает, но

она все вещество будто растапливает и перемешивает. Земля под ногами такой вязкой становится, и ты как в болото… Органику не трогает, но если провалишься и выбраться не успеешь — «Зыбь» застынет, и ты в ней останешься, зацементирует лучше всякого бетона. Проваливаюсь я, в общем, в нее ногой, а перед глазами в это время всякая дрянь вертится, и я вроде как не понимаю, что это «Зыбь». Но провалился-то все же именно ногой, и в голове сразу: «Наши ноги и челюсти быстры — почему же, вожак, дай ответ, — мы затравленно мчимся на выстрел и не пробуем через запрет?» — и я, услышав это, как бы выныриваю из бреда. И вижу, что я «Зыбь» включил. А контролер сидит совсем близко, в двух шагах, на камне, и лыбится. Как я тогда выбрался… до сих пор сам себе не верю, что сумел. «Зыбь» ведь не просто перемешивает все, она при этом еще и растет. Одной ногой встал — считай, весь уже там. И под ботинками становится зыбко, мягко — не выпрыгнуть. То есть когда «Зыбь» мелкая, то можно, мне же попалась глубокая, провалился чуть не по пояс. Но небеса подсказали, прям озарение какое-то… В голове крутится: «Я из повиновения вышел за флажки — жажда жизни сильней!» — а тело в это время само все сделало, я даже испугаться не успел. Верней, испугался, но уже потом, когда понял, чего избежал… Короче, там так получилось: «Зыбь», когда я ее включил, разрослась аккурат до этого камня, на котором контролер на корточках присел. Я, значит, снял любимый «G-36» с шеи, за приклад взял, ремень на шею ему быстро накинул, рванул черта на себя, уронил в «Зыбь», на него вскочил и прыгнул на камень. Потом еще дальше по коридору отбежал для верности… Оглянулся — а «Зыбь» застыла уже. И контролер в ней по самые уши. И так он на меня смотрит… — Рамир вытер вспотевший лоб. — Дергается, пытается выбраться, а никак. Аж пузырится от усилий. Раз дернулся, другой, понял, что пропал, — и на меня взглядом такую волну покатил… Ненависти, понимаешь? Омерзения и ненависти — жгучую такую, ядовитую. Меня будто кипятком ошпарило, а потом схлынула волна, но следы ее остались на мне. — Он быстро оглянулся на Настьку. — Ничего не чувствуешь, а? Как будто пленка на мне невидимая прилеплена… Когда человек подходит любой — мне кажется, что пленка вроде как мерцает, хотя ничего не видно. И кожу будто покалывает, кончики пальцев тоже, мочки ушей иногда чесаться начинают… Странное такое ощущение. Это то, что я чувствую, — а люди тут же с лица спадают, краснеют, бормотать что-то начинают… ну и убегают куда подальше. — Рамир вздохнул. — Не сразу я сообразил, что к чему, но когда уж понял — ясно стало, что контролер в этом виноват.

Они вышли из очередной ложбины, и Настька, поравнявшись с Рамиром, взяла его за руку.

— За что же тебе такое наказание? — грустно спросила она.

— Да я вот и сам думаю, — нахмурился Цыган. Опять накатил стыд, и он отвернулся, помрачнел, говорливость его иссякла. — Ладно, Кипяток — он при смерти был, истощенный, и крыша у него поехала уже в той клетке, потому он на меня не реагировал. Страх ему мешал мое проклятие ощутить, ужас перед бюрерами и тем, что они его сожрать Должны. Но ты… удивительно все же, почему ты ничего не ощущаешь? Может, это связано как-то с тем, что ты местная? Ну, родилась здесь… Дитя Зоны. Они здесь все странные, у них бывают отклонения…

Она отдернула руку.

— Я нормальная! Я не дитя Зоны, а… а человеческое дитя!

— Да нормальные-то люди меня боятся.

— И хвоста с рогами у меня нет! Еще раз скажешь, что я странная, так я тебя… — Она подняла кулаки.

Рамир невесело рассмеялся.

— Ладно, понял. Но только в Зоне всякие странности, наоборот, к лучшему. Полезны твои особенности могут быть, непонятно разве? Слушай, я на самом деле просто поражаюсь тебе. Могильник — такое место, что никто ничего про него толком не знает. Я сам себе не верю — иду тут с тобой по этому чертову Могильнику, живой… да это кому расскажи из сталкеров — не поверят! А если у тебя способности есть, то тебе в Зоне самое место…

Девушка насупилась.

— Нет уж, я тут жить не собираюсь, как дядя Василь, — отрезала она. — Я в большом мире останусь. Вот схожу до деревни, с Боргом поговорю и тут же обратно. Интернат закончу и все-таки поступлю в ветеринарный! — Она взмахнула рукой. — Вот так, поступлю! Подумаешь, менеджеры больше получают. Зато я животных люблю. Мне нравится их лечить… — Она покраснела и опустила голову, смущенная своим порывом.

А Рамир, наоборот, побледнел. Не бывать тебе дома, не окончить школу… Что сказала бы на это Ма? Сколько усилий она приложила, чтобы цыганского оборванца вывести в люди. Старая цыганка умерла бы со стыда, если бы знала, что ее любимый внук… И ведь не деться уже никуда — Умник со своими людьми ждет, он не выпустит Цыгана из Могильника живым, если тот не приведет девушку.

Земля под ногами дрогнула — Настька пискнула, Рамир отпрыгнул, пригнувшись, широко расставил ноги. Она качнулась вновь, снизу донеслось утробное ворчание.

— Что это?! — выдохнула побледневшая девушка.

Сталкер поднял руку, показывая ей, чтоб молчала, и замер в напряженной позе. Урча и бурча, земля покачивалась, шла мелкими трещинами, трава шевелилась.

— «Брюхо», — сказал Цыган, делая осторожный шаг. — За мной иди, вперед.

— Брюхо? — обескураженно повторила Настька, неловко шагая следом. — Вправду, как по брюху идешь… И вроде, — не сдержавшись, она хихикнула, — вроде у него несварение желудка, расстройство, у этого брюха.