Охотники за каучуком
Шрифт:
— Ну болтай себе, сколько влезет, посмеши меня. А теперь к делу. Эй, ребята, нет ли у кого обрывка фитиля, пропитанного серой? Мы ему для начала подпалим ноги, а там видно будет. Славно повеселимся! А потом еще что-нибудь придумаем. Вот потеха будет. А если он опять заартачится, скормим живьем здешним муравьям.
В это время один из мулатов подошел к Лушу и сказал ему на кайеннском наречии:
— Послушай-ка, приятель, если ты хочешь нас всех хорошенько позабавить и сбить спесь с этого плантатора, предоставь дело мне. Я обо всем позабочусь.
— Но гляди, чтобы он жив остался.
— Не бойся, будет цел.
— Ну тогда давай, делай что хочешь.
Мулат, довольный такой сговорчивостью, подозвал одного из своих людей и сказал несколько слов по-португальски. Тот поскакал галопом и вернулся через несколько минут, с трудом ведя за собой великолепного коня, яростные порывы которого едва сдерживали протянутые через ноздри удила.
— Esta bom (хорошо), — сказал палач-любитель.
— Что ты хочешь делать? — спросил Луш.
— Дать ему объездить вот этого коня, с которым никто из нас не мог справиться.
Слова эти, произнесенные на местном наречии, вызвали у мура долгий ликующий вопль. Очевидно, способ выездки коня должен был быть ужасен, если вызвал такую радость у этих дикарей.
Напуганная криками лошадь встала на дыбы и начала бить ногами. Но два лассо, кинутых необычайно ловко, одновременно скрутили передние и задние ноги коня и парализовали все его движения. Скованный, но не усмиренный, конь дрожал всем телом. Тем временем мура, очевидно знающие планы мулата, сбегали за своими лошадьми и вернулись галопом, образовав широкий круг и потрясая лассо.
Мулат сделал знак Геркулесу, гигантская сила которого была ему хорошо известна, и приказал взвалить пленника на спину дикого коня. Геркулес подхватил Шарля, как ребенка, и положил на спину животного лицом вниз. Пока он удерживал француза в этой позиции, другие мулаты крепко привязали Шарля к спине жеребца. Затем мура сделали круг шире и рассредоточились по саванне, так что расстояние между ними было около двадцати метров. Луш окликнул мулата:
— А ты можешь поручиться, что этот чертов жеребец не убежит?
— Это было бы впервые за все время, что мы играем в такую игру, а мы уже издавна так развлекаемся. Не бойся, я за все отвечаю, после часа бешеной скачки и конь и всадник будут смирнее ягнят.
— Ну, ладно! Тогда валяй.
Мулат проверил, насколько крепко был привязан всадник. Осмотр его удовлетворил, и он двумя ударами ножа перерезал лассо на ногах коня, а третьим рассек удила. Все это заняло не более трех секунд. Жеребец, почуяв свободу, на миг застыл как вкопанный, затем громко заржал и понесся стрелой. Но, почувствовав на спине тело человека, животное стало вертеть мордой, пытаясь его укусить. В это время мулат хлестнул коня по крупу колючей веткой ауары и разодрал кожу до крови. Разъяренный жеребец взвился на дыбы, словно конь, каких изображают на гербах, затем пустился вскачь по саванне.
Несмотря на всю свою силу и выносливость, Шарль, сотрясаемый бешеными рывками коня, издал глухой вопль, который тут же был перекрыт радостным ревом бандитов. Мулаты, такие же отличные наездники, как и аргентинские гаучо, тоже пожелали принять участие в забаве и побежали за своими конями. А четыре каторжника, заинтересованные этим зверским увеселением, стали посреди широкого круга всадников.
Все более разъяряясь, жеребец помчался прямо вперед, в открытое пространство. Но, завидев летящего навстречу всадника, сделал резкий скачок и поскакал в другую сторону. Но и здесь его ожидал наездник, потрясавший ужасной колючей веткой, еще недавно обжегшей кожу животного. Конь рвался в разные стороны, но неизменно перед ним возникал, подобно призраку, всадник, пугая его криками и жестами.
Поняв, наконец, что усилия тщетны, отказавшись от мысли прорваться через заколдованный круг, конь помчался по его периметру, как цирковая лошадь; бока у него ходили ходуном, с губ слетала пена. Он описывал круг за кругом, бил землю копытами, гневно ржал и пытался зубами стянуть с себя всадника, но никак не мог освободиться от этой ноши. Между тем со всех сторон наперерез ему неслись мулаты, нестройно вопя и размахивая лассо над головой.
Конь совершенно обезумел и помчался напролом. Шарль был не в состоянии даже пошевелиться. Солнце палило вовсю, тело нещадно сдавливали ремни, боль пронизывала его при каждом прыжке животного. Мозг пылал, силы покидали молодого человека. Рывки коня причиняли ему такие муки, что он желал лишь одного, чтобы конь скорее упал и раздавил его своим весом.
От криков мулатов бег коня становился все более бешеным. Скакун несся вперед, снова и снова пытаясь прорвать круг, образованный мура. Один из индейцев размахивал над головой лассо. Но конь помнил, что этот ремень лишил его свободы, и пригнул голову вниз, к ногам. Избегнув петли, он продолжал нестись вперед, как стрела. Но вот круг прорван! Индеец поскакал следом за конем, выжидая момент, когда тот подымет голову. Конь не слышал уже характерного свиста лассо и считал, что опасность миновала. Он гордо выгнул шею и победно заржал. И вот в этот миг лассо, пущенное меткой рукой всадника, упало тяжелой петлей на шею коня. Превосходно выдрессированная лошадь мура мгновенно остановилась как вкопанная, а всадник крепко сжал ее бока, чтобы не свалиться в тот миг, когда конь, полузадушенный петлей лассо, тоже остановится.
Индейцы ездят без седла. Эти прекрасные наездники прикрепляют свои деревянные стремена с помощью веревок к подпруге, сплетенной из травяных волокон, к ней же крепится и конец лассо.
Мулат, вы помните, сказал Лушу, готовясь к этой варварской забаве, самым уверенным тоном:
— Не беспокойтесь, я за все ручаюсь.
Но он не смог учесть ничтожную случайность, да еще такую редкую. В тот миг, когда лассо обвило шею жеребца, тот сделал такой бешеный рывок, что лопнула подпруга лошади, на которой сидел мура, а конь и всадник свалились на землю. Дикий жеребец почуял наконец свободу и стрелой рванулся вперед, исчезнув в прерии, подобно метеору. Ближайшие мура тотчас же кинулись в погоню вместе с группой разъяренных и разочарованных мулатов. Но жеребец обезумел от страха и рванулся с такой скоростью, что всякое преследование стало бесполезным.
Вскоре лишь отдаленный топот нарушал тишину. Шарль, измученный, ослепленный палящим солнцем, оглушенный приливом крови к голове, находясь в полузабытьи, все же сообразил, что благодаря какой-то случайности он ускользнул от своих врагов. Но что в этом проку, если он оставался в ужасном положении? Что будет с ним, когда измученное живым грузом животное наконец рухнет без сил?
Несчастному молодому человеку показалось, что последние искры разума гаснут в нем при этой мысли. Он представил себя, погибающего медленной смертью от голода и жажды, привязанным к трупу лошади или заживо съеденным хищными насекомыми саванны. Но вскоре Шарль забыл обо всем, даже о своем ужасном положении, погрузившись в глубокий обморок.