Охотники за Костями
Шрифт:
Могора шагнула к мужу. Искарал Паст взвизгнул и отполз за ноги мула. — Подойди ближе, карга, и мой слуга лягнет тебя! Знаешь, сколько дур каждый год умирает от удара копытом? Ты бы поразилась, сколько!
Дальхонезская ведьма зашипела и рассыпалась клубком пауков. Они побежали во все стороны — еще миг, и пропали с глаз.
Верховный Жрец дико озирался; затем начал скрестись под одеждой, крича: — Ох! Мерзкая тварь!
Невольно развеселившегося Маппо отвлек Крокус, подошедший к Баратолу и Чауру.
— Баратол? — сказал дарудж. — Не было возможности?
Тот обернулся и покачал головой: —
— Как это?
— Тело светилось, — ответил Баратол. — Ярко-зеленым светом. Потому я и нашел его. Чаур запутался в одежде — мне пришлось срывать ее. Я не мог вытянуть обоих — я едва…
— Ясно.
— Он тонул, вниз, вниз — и сияние слабело. Тьма поглотила его. Но слушай! Ты был прав — понимаешь? Не совсем, но почти прав. Что бы тут ни случилось, что бы ни спасло нас — оно происходило от него.
Маппо вмешался: — Крокус — теперь ты Резак? Резак, о чем ты говоришь? Кто-то все же утонул?
— Нет, Маппо. То есть не совсем. Мой друг умер — ну, я пытался отвезти тело на остров — видишь ли, он хотел бы этого. Что-то вернуть.
"Что-то". — Надеюсь, с твоим другом все в порядке. Ты привез его очень близко. Даже смерть не помешала ему сотворить нечто…
— Его звали Геборик Руки Духа.
— Я запомню это имя. С благодарностью.
— Ты… ты стал иным, — сказал Резак, нахмурившись. — Это что, татуировки… — Тут его глаза расширились, и прозвучал вопрос, который так боялся услышать Маппо: — Где? Где он?
В душе Трелля с грохотом захлопнулись раскрывшиеся было двери. Он отвел глаза. — Я потерял его.
— Потерял?
— Он ушел. "Я не справился. Я подвел всех". Маппо не мог поднять глаз. Он не вынесет. "Позор…"
— Ох, Маппо, какая печаль…
"Какая… что?"
На плечо опустилась рука. Это уже слишком. Он почувствовал, как по щекам текут горестные слезы. И отпрянул. — Моя вина… моя вина…
Злоба не шевелилась, следя за ним. "Маппо Трелль. Шедший рядом с Икарием. Ах, как он корит себя. Понимаю. Увы, это… так не вовремя. Но ведь именно таков был наш план. И тут виден шанс — очень нужный мне шанс. Икарий… ты сможешь задать хороший прием моей сестрице. Пока все не полетит в пропасть. О, что это будет за сладостное зрелище! Его вкус я запомню надолго. Ты близко, Зависть? Ты можешь подслушать мои мысли? Мои… желания? Надеюсь". Но нет, не время для таких мечтаний, какими бы чудесными они ни были.
Раны еще болели. Злоба посмотрела на дико клубящиеся над островом тучи. Разноцветные бутоны, языки пламени, фонтаны огня срывались с великанских рук, искрились вокруг пальцев, лизали разоренную землю. Ночь над зыбким куполом сменилась полумраком пыли и дыма, и сквозь него то и дело прорывались куски падающий материи.
Злоба обратилась лицом к западу, к континенту. "Кто бы ты ни был… спасибо".
Паран со вздохом открыл глаза и понял, что лежит уткнувшись лицом в песок и гравий. Он дернулся, застонав от усилия, и руки, словно растянутые канаты, неохотно подчинились, перекатив тело набок. Затем он оказался на спине.
Сверху было кольцо озабоченных лиц.
— Верховный Кулак, — сказала Руфа Бюд, — вы только что спасли мир?
И нас заодно? —
— Тише. Если я спас мир — а я вовсе не претендую — то у меня уже рождается раскаяние в содеянном. У кого — нибудь есть вода? От того места, в котором я только что был, во рту горчит.
В поле зрения появились бурдюки.
Но Паран поднял руку: — На востоке… как там?
— Могло быть гораздо, гораздо хуже, сэр, — заверила Руфа Бюд. — Там изрядный тарарам, но он уже СОВСЕМ НЕ ТОТ. Если вы меня поняли…
— Хорошо. "Да, хорошо!
О Худ, ты действительно этого хочешь?
Боги, почему я не умею вовремя прикусывать язык…"
Всю ночь на востоке бушевал тусклый, беззвучный шторм. Стоя рядом с Адъюнктом, Нилом и Нетер, кулак Кенеб дрожал под тяжелым плащом — хотя ветер был на редкость теплый. Он не понимал, что там творится — ни сейчас, ни раньше. Нисхождение зеленопламенных солнц, бушующий мальстрим. Какое-то прилипчивое недомогание охватило всех — казалось, от грядущего ни спрятаться, ни откупиться. Никакой надежды на жизнь.
Эта мысль, как ни странно, утешила. Если борьба невозможна, к чему напрягаться? Кенебу пришло в голову, что такая точка зрения имеет свои преимущества. В конце концов, разве смерть не придет ко всем? Она неизбежна — так к чему дергаться и рыть землю в попытках улизнуть?
Увы, утешение оказалось кратковременным. Смерть сама о себе заботится. Ценность есть лишь в жизни, в живущих. Деяния, желания, мотивы и страхи, дары радости и горечь неудач — "пир, на котором все мы должны присутствовать.
Пока нас не выведут".
Звезды дрожат над головой, полосы облаков собираются на севере. Кенебу они напомнили о снеге. "А я стою тут и потею, пот холодит кожу — холод рожден не ночью и ветром, а усталостью". Никто не хотел говорить об ураганном ветре, его настойчивости. О воле, стоящей за ним. Это неестественно. "Итак, какой-то бог снова дергает нас за ниточки".
Эту полосу берега патрулировал флот Немила. Галеры их были примитивны, неуклюжи на вид; они никогда не уходили далеко от скалистого берега. Побережье исстари принадлежало Треллям, но войны вели целые поколения, и теперь немильские форпосты пятнали заливы и бухточки, а Треллей, несведущих в морском деле, оттеснили вглубь. Их вымирающие деревни ныне окружены поселенцами. Кенеб видел на немильских купеческих судах, привезших припасы, много полукровок.
Немильцы, конечно, враждовали с Треллями, но при виде вошедшего в их территориальные воды громадного малазанского флота агрессивности не проявили. Их мудрые предвидели это визит; жажда наживы выслала навстречу флотилию торговых кораблей. Из ряда гаваней пришли также разномастные корабли сопровождения, как частные, так и королевские. Процесс торговли походил на торопливое насыщение изголодавшихся зверей; а уж когда небо на востоке внезапно озарилось дикими огнями…
Сейчас ни одного немильского судна рядом не было. Ко второму ночному звону берег остался позади. Колокол в руках вахтенного при песочных часах прозвучал глухо. Ближайшие корабли отразили звук, между бортами имперского флота разнеслось негромкое эхо.