«Охранка». Воспоминания руководителей политического сыска. Том I
Шрифт:
Время между завтраком и обедом, т.е. около пяти часов, уходило у меня на одно или два свидания с секретными сотрудниками, на писание черновиков служебных докладов, на внеочередные разговоры со служащими отделения и на посещение тех высших чинов администрации или прокуратуры, для которых у меня были более или менее спешные сообщения.
12-Заказ 2376
PoccivS^^e мемуарах
Затем - обед около шести часов дня и отдых в полчаса или час, впрочем, часто прерываемый телефонными звонками, так как телефон был проведен
Вечернее время, т. е. время между семью с половиной и десятью часами, я иногда, но далеко не всегда мог использовать, если не было чего-нибудь экстренного (что бывало очень часто), для себя самого и, таким образом, раз или два в неделю быть в театре.
Обычно с десяти-одиннадцати вечера я должен был быть у себя в кабинете снова, и снова начинались доклады офицеров и чиновников моего отделения. Продолжалась утренняя история, и она тянулась далеко за полночь.
Такой градоначальник, как генерал Климович, сам в прошлом начальник Московского охранного отделения, засиживался в своем кабинете долго ночью, и часто, почти ежедневно, мои служебные доклады ему происходили после 1 часа ночи.
Редко ложился я спать ранее двух часов ночи; часто значительно позже. И это изо дня в день, не исключая праздников и воскресений! Служебная жертвенность, как я погляжу теперь, была действительно огромная.
Так как за всю мою службу в офицерских чинах я не брал отпусков (за исключением одного в самом начале карьеры, после производства в офицерский чин) и так как время было относительно спокойное, а я чувствовал некоторое переутомление, я решил в конце мая 1914 года взять месячный отпуск и, получив его, укатил на месяц в Крым. В отпуску я прочел о сараевском выстреле Принципа, а вскоре после возвращения из отпуска началась Великая война.
В тылу, а значит, и Москве, в связи с войной началось применение административных мер по отношению к нашим многочисленным немцам. Так как русских немцев было достаточное количество повсюду в России и в самой администрации было много русских немцев, применение тех или иных репрессивных мер было самое разнообразное. В начале войны, в связи с распубликованными сведениями о немецких зверствах и в связи с проявившимся «административным восторгом», некоторые администраторы начали допускать усиленные репрессии: немцев обыскивали по доносам, сыпавшимся как из рога изобилия, а иногда и высылали в глубь страны.
В начале войны незадолго до того организованные контрразведывательные отделения, предназначенные бороться со шпионажем, проявляли себя весьма слабо. В мое отделение сыпались доносы, заявления и предупреждения от самых разнообразных кругов населения. Между тем мое отделение по роду своих функций не имело отношения к обследованию шпионажа, и
Россиямемуарах
я не имел в своем распоряжении соответствующих средств для подобной работы.
Я испросил указаний у градоначальника. Генерал Адрианов в пылу административного восторга решительным тоном приказал производить обыски у лиц,
Пришлось произвести много обысков, но собрать сведений уличающего характера, конечно, не удалось. Не такая простая вещь шпионаж, чтобы бороться с ним столь примитивными, хотя и решительными, мерами!
Однако эти меры против немцев отнимали массу времени у всего состава моего отделения, несмотря на то что они являлись пустым и вредным делом, ибо были бессистемны.
Один случай, однако, умерил пыл у Адрианова. Вызвал он меня как-то к себе и спрашивает:
– Произвели вы обыск вчера у такого-то? (Не помню теперь фамилии этого влиятельного коммерсанта-немца.)
Отвечаю.
– Да, произвели!
– Ах, какая досада! Это очень влиятельный человек, он после обыска пожаловался Великой княгине Елизавете Федоровне, а та звонила мне по телефону - удивляется принятой мере и просит разобраться получше в деле; Великая княгиня знает этого человека с хорошей стороны. Жаль, что до обыска вы не спросили меня о нем!
– Да ведь вы, ваше превосходительство, распорядились производить обыски по всем доносам на немцев!
– отвечаю я Адрианову.
– Да, это так; но надо было разобраться!
– горячится Адрианов.
– В моем отделении нет средств для такого разбора!
– отвечаю снова градоначальнику.
– Да, да, но все же надо сделать что-нибудь, чтобы загладить эту неловкость!
– волнуется Адрианов.
– Не ехать же мне к немцу с извинениями. Пожалуйста, съездите сами к нему и объясните ему, что произошла ошибка, и извинитесь!
– Ваше превосходительство, я тоже не хотел бы ехать к этому немцу, да еще извиняться!
– Но что же, однако, остается делать? Я прошу вас поехать и наити что-нибудь в объяснение обыска!
– пристает ко мне градоначальник.
мемуарах
Как это мне ни было неприятно, я надел офицерскую форму и поехал объясняться к немцу.
Подъезжаю к «собственному» дому. На звонок отворяет дверь лакей в ливрее. Готическое убранство комнат, статуэтки Бисмарка, масса немецких журналов, газет и книг, портреты Вильгельма и прочее не оставляют ни малейших сомнений в немецкой культуре хозяина дома Даю лакею свою визитную карточку и усаживаюсь в великолепном кабинете хозяина, пропитанном немецким духом.
Входит представительный немец угрюмого, недовольного вида; я представляюсь ему и говорю, что градоначальник предложил мне объяснить вчерашнее неожиданное вторжение в его квартиру; объясняю хозяину дома текущее сложное положение и, насколько могу, внушаю ему, что в такое время приходится прощать некоторые «сильные» меры.
Хозяин силится улыбнуться, предлагает в конце разговора сигару, и мой визит оканчивается.
С этой поры административный восторг у Адрианова поослабел, и я мог спокойнее разбираться в антинемецких доносах обывателей.