Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках
Шрифт:
Преобразования начала восемнадцатого столетия, разрушив все традиционные основы русского общества, имели катастрофические последствия и для судьбы православной церкви. Вмешательство Петра Первого в корне изменило внутреннюю церковную организацию, принципы ее взаимоотношений с государственной властью, проникло в богослужебные тексты, отразилось на составе черного и белого духовенства, изменило социальное положение служителей. Перемены во всех областях носили столь значительный характер, что привели фактически к возникновению на месте прежней православной церкви совершенно новой структуры, получившей даже новое название, и ее полному разрыву со всей старой церковной традицией.
В первую очередь это выразилось в полной утрате всяких признаков самостоятельности и безоговорочном подчинении духовной иерархии светской императорской власти. Определенная зависимость церкви от государственной
Московский великий князь, а потом и царь периода XV, XVI и XVII веков был в глазах своего народа и в собственном представлении прежде всего хранителем и защитником православия, гарантом его неприкосновенности от всевозможных внешних или внутренних покушений. В этой вероохранительной роли русский государь естественным образом выступал и как попечитель о нуждах и заботах самой церкви. Духовные иерархи не противились этой опеке, но наоборот — воспринимали ее как должное, и даже приветствовали ее, потому что она никогда не посягала на канонические основы вероучения, но предоставляла практическую помощь в решении насущных проблем.
Прежде церковь входила в союз с государственной властью, смыслом существования которой была борьба с грехом, а общественным идеалом — монастырь. Московский великий князь и царь своим образом жизни и привычками напоминал скорее не светского правителя, а настоятеля монашеской обители. Теперь, с возникновением нового государства, характер власти принципиально переменился. Дух христианской аскезы сменился погоней за роскошью и сластолюбием, удовлетворением мирских страстей.
Религия превратилась из основы и смысла жизни в технический инструмент, стала способом идеологического влияния на «массы». Свое возросшее могущество правительство обращало теперь не на защиту христианской веры, а на обеспечение собственных нужд, а также потребностей многочисленных временщиков и фаворитов, кормящихся у трона. И делало это за счет эксплуатации порабощенного народа. Прежде в союзе с государством церковь служила интересам православия, а теперь такой союз был направлен исключительно на обслуживание самого режима.
Еще преподобный Иосиф Волоцкий, предвидя возможные отступления монарха с пути благочестия, которые не раз случались в мировой христианской истории, предложил, в строгом соответствии с православными канонами и писаниями святых отцов, способ защиты церкви от возможных покушений на ее духовную независимость со стороны государства. Он учил, что подчинение правителю необходимо, но при условии его православности и только в том, что относится к компетенции светской власти. Преподобный писал в книге «Просветитель»: «Если же некий царь царствует над людьми, но над ним самим царствуют скверные страсти и грехи: сребролюбие и гнев, лукавство и неправда, гордость и ярость, злее же всего — неверие и хула, — такой царь не Божий слуга, но дьяволов, и не царь, но мучитель. Такого царя, за его лукавство, Господь наш Исус Христос называет не царем, а лисицей: “Пойдите, — говорит Он, — скажите этой лисице”. (Лк. 13: 32.). И пророк говорит: “Царь надменный погибнет, потому что пути его темпы”. (Ср.: Иез. 28: 17 — 19; Дан. 5: 20.,). И три отрока не только не покорились повелению царя Навуходоносора, но и назвали его врагом беззаконным, ненавистным отступником и царем злейшим на всей земле (Дан. 3:32.). И ты не слушай царя или князя, склоняющего тебя к нечестию или лукавству, даже если он будет мучить тебя или угрожать смертью. Этому учат нас пророки, апостолы и все мученики, убиенные нечестивыми царями, но не покорившиеся их повелению» {127} .
Когда светская власть в России в начале восемнадцатого столетия действительно продемонстрировала признаки отступничества от благочестия, и в ее поведении и облике проявились явные, с точки зрения канонического православия, черты «нечестия и лукавства», иерархи русской церкви не только не повторили подвига пророков, убитых нечестивыми царями, но
Причина этого заключается в том ослабленном состоянии, в каком церковь вступила в новый век, ее моральные и человеческие потери были очень велики. Реформа патриарха Никона и царя Алексея привела к исходу из «господствующей» церкви, как се стали называть, множества православных христиан, наиболее ревностно относившихся к вере и не принявших сомнительных нововведений. Оставшиеся в ограде «официального» православия, по общим наблюдениям современников и признаниям самих архиереев, представляли собой в большинстве случаев людей равнодушных, духовно пассивных. Причем и в этой среде в определенные моменты появлялось достаточное число тех, кто переходил «в раскол», хотя и по причинам, не всегда прямо связанным с религиозными вопросами.
Но определяющим фактором во всем дальнейшем фактическом порабощении церкви секуляризованным государством стала позиция духовных иерархов в ходе никоновских преобразований. Ее трагизм заключался не просто в готовности без критики и рассуждений принять новый обряд. В.О. Ключевский писал о настоящем характере действий епископата: «Русская иерархия XVII века предала полному осуждению русскую церковную старину» {128} . Введение в русский церковный устав греческих новин, соборное проклятие всей прежней церковной традиции, поставление ни во что национального духовного опыта, насчитывавшего почти семь столетий христанской жизни, умаление авторитета русских святых и духовных учителей лишили реформированную церковь всякой опоры в прошлом, обрубили все связи с ним [37] .
37
Ранее приводились слова русских епископов на соборе 1666—1667 годов: «Глупы-де наши святые были, грамоты не умели, чего их слушать» и т.п.
Подчинившись власти в деле церковной реформы, иерархия отныне была вынуждена всюду и во всем следовать за этой властью, держаться за руку власти, уже не слишком разбирая, хороша она или дурна, православна или порочна и еретична. Кроме правительства и его карательного аппарата не было больше у «господствующей» церкви никакой опоры ни в уважении народа, ни в многовековой истории русского православия, от которой она отреклась.
Старообрядцы смотрели на священников и епископов-«никонияи», как на еретиков из-за измены их древлеправославию, не делая разницы между ними и «папистами» или «люторами». Но не менее жестко священнослужители официальной церкви были разделены и с собственными прихожанами. Сильно способствовало воспитанию неприязненных чувств к официальной церкви то, что она не только всеми силами встала на защиту социальной несправедливости и крепостного права, но и сама активно использовала рабский труд. Черное духовенство, епископы и монастыри были крупными крепостниками, в их совместном владении находилось около двух миллионов крепостных «душ». Крестьяне убежденно говорили: «Монастырская неволя пуще господской». Монахи нередко использовали их вместо лошадей, которых берегли, — на людях и воду возили, и пахали…
Из дома для молитвы приходские храмы стали превращаться в официальную трибуну, с которой по воскресным дням, вместо проповеди, читали все новые репрессивные указы правительства — о том, что крестьянам запрещено владеть собственностью, что их самих можно продавать и разлучать с близкими, ссылать в Сибирь на каторгу по первому неудовольствию помещика и т.д. Крестьян учили покорности и смирению. И все это делалось с лукаво искаженными ссылками на тексты Священного Писания. Именем Бога лживо и кощунственно оправдывалось рабство и насилие.
Священнослужители были обязаны доносить о всяких признаках недовольства среди прихожан, о враждебных высказываниях в адрес правительства. Вопреки канонам, священников обязали нарушать тайну исповеди и сообщать об услышанных на ней противоправительственных умышлениях или преступлениях против власти. По замечанию историка С. Князькова, «священник стал выступать как подведомственный светской власти чиновник: он действует в таких случаях как один из полицейских органов государства, вместе с фискалами, сыщиками и дозорщиками Преображенского приказа и тайной канцелярии… в этой новой приказной обязанности священника мало-помалу затемнялся духовный характер его пастырской деятельности, и между ним и прихожанами создавалась более или менее холодная и крепкая стенка взаимного отчуждения» {129} .