Окаянное время. Россия в XVII—XVIII веках
Шрифт:
Не только неприглядным, но и тяжелым было положение низших слоев духовенства, как белого, так и черного. Петр Первый регламентировал численность приходских священников, сильно уменьшив ее. Указ 1722 года гласил, что на 800 дворов довольно иметь не более трех попов «и при толиких попах больше двух дьяконов не было б, а причетникам быть по препорции попов, т.е. при каждом попе один дьячок и один пономарь».
Оказавшихся «липшими», вне штата, священников, а также их младших сыновей, детей дьяконов и причетников, которым не находилось места при отцах, бродячих попов и многих других, записывали в крепостные крестьяне или забирали в матросы и солдаты, отправляли на каторжные петровские стройки.
Оставшиеся попы попали в полную зависимость как от своего непосредственного начальства — епископов и благочинных,
Серьезно упал общий уровень культуры и простой грамотности черного и белого духовенства. В монастыри устремилась масса случайных людей, искавших там не молитвенного уединения, а спасения от вездесущего государства, от войны и разрухи, от голода наконец. Чрезвычайно распространилось пьянство. Ростовский владыка прямо писал Петру, что в монастырях его епархии «чернецы спились и заворовались». В настоятели приходов попадали часто за взятки, данные епископам или их приближенным. Никто не проверял пригодности того или иного кандидата к исполнению обязанностей священника, брали тех, кто больше заплатил. В результате церковные службы велись с ошибками, подчас грубыми, искажались священные тексты и обряды, что вносило смущение в ряды верующих и отталкивало многих от официальной церкви.
Со временем наиболее явные следы одичания исчезли или смягчились, но остались приниженное положение священников перед епархиальным начальством, их малая грамотность и, что самое главное, отгороженность от прихожан, которые по-прежнему смотрели на попов, как на помощников полицейского пристава. Сами священники, в свою очередь, всячески стремились не преодолеть этот разрыв, а наоборот, улучшить и облагородить свое положение, сделать его более привилегированным.
В пору подготовки нового Уложения при Екатерине Второй со стороны духовенства поступили предложения и просьбы «утвердить иерархию духовных чинов наподобие иерархии военной, в которой архиепископ приравнивался к генерал-аншефу, епископ — к генерал-поручику, настоятель монастыря — к генерал-майору, священник — к поручику, дьякон и монах — к прапорщику… Поскольку любой офицерский чин давал потомственное дворянство, духовенство претендовало на дворянство для монахов и священнослужителей» {130} .
Можно предположить, что эта инициатива была попыткой со стороны церкви компенсировать потери, понесенные в результате секуляризации 1764 года, когда из церковной собственности были изъяты населенные крепостными крестьянами земли. Поскольку дворянское звание давало вожделенное право на владение крепостными «душами», русское духовенство стремилось получить его хотя бы таким необычным для себя способом, как через присвоение военных чинов.
Поведение и образ жизни высших иерархов церкви служил к соблазну верующих не меньше, чем состояние и привычки низшего духовенства. Петру очень быстро удалось втянуть руководство церкви в свой ближний круг, сделать их как бы сообщниками своего правления и всех его безобразий. Правда, для этого ему сначала пришлось провести некоторые кадровые замены.
После смерти патриарха Адриана в октябре 1700 года Петр назначил местоблюстителем патриаршего престола малоросского выходца Стефана Яворского. Этот человек был, конечно, весьма далек от традиционного русского благочестия. Он прошел обучение в католических школах Польши, для чего принял унию. Потом он вернулся в православие, но, подобно всем своим соотечественникам, учившимся в иезуитских школах, навсегда остался внутренним поклонником западного богословия и религиозной традиции. Культура латинского запада была ему значительно ближе культуры и духовности православного востока, и прежде всего, конечно, ортодоксальной религиозности России, где, волею судьбы и Петра, ему пришлось возглавить православную церковь.
Яворский временами тяготился своей должностью, но его положение облегчалось тем, что Петр позаботился
В то время пока уязвленный и обиженный Яворский сидел в Москве и находил утешение то в литературных сочинениях, то в пространных жалобах Петру, среди иерархов появилось несколько ярких личностей, символизировавших собой новое лицо церкви.
Будущий преемник Яворского, Феодосии Яновский, постоянный собутыльник императора, участник «всешутейшего собора». Князь Долгоруков писал о нем: «Низость и порочность поведения помогли ему получить чин архиепископа [38] новогородского и президента Синода. Он обирал церкви в своей епархии, похитил бриллианты, украшавшие оклады икон и архиерейское облачение» {131} . Бывший покровитель Яновского, новгородский митрополит Иов, не сдерживая эмоций писал ему: «Спроси меня о себе, кто ты? Я тебе скажу: ты груб, невоспитан, грубиян, ты дикий кабан, похож на свирепого зверя, подражаешь верблюду гневливому…» По общему свидетельству знавших его, Яновский был человеком крайне низких моральных качеств. Но именно такой и мог чувствовать себя комфортно рядом с Петром.
38
Это ошибка. Во главе новгородской епархии стоял митрополит.
Если Яворского считали тайным католиком, то Яновского именовали лютеранином, зная о его явных протестантских пристрастиях. «Люди старого закала певали в лицо Феодосию стих… “враг креста Христова”, и говорили, что этот стих всего приличнее будет петь при посвящении его в архиереи» {132} .
В таком положении оказалась русская церковь, что вскоре после реформ в новогреческом стиле в ее руководство попали иерархи, отличавшиеся друг от друга тем, что один из них симпатизировал католическому учению и богословию, а другой — протестантскому, и оба почти совершенно не знали учения православного.
Подобные люди заняли все ступени церковной иерархии. Среди епископов и митрополитов, как и среди простого священства, «укоренилась сатанинская злоба безмерного хмельного упивания». Вид пьяного владыки или прилюдно курящего табачную трубку, подобно холмогорскому епископу Афанасию, раньше просто немыслимый, теперь стал привычным для православного архиерея.
Не последнее место среди высокопоставленных церковных пьяниц занимал духовник Петра, Тимофей Надаржинский. Это постоянный участник всех оргий и попоек, которые происходили при дворе, в походах и поездках заграницу. В Париже ему пришлось вступить в поединок с известным французским пьяницей-аббатом, секретарем кардинала. Петр, услыхав про способности аббата к питью, загорелся идеей устроить хмельное соревнование. Он сказал: «Надобно его спустить с Надаржинским» — и приказал пригласить француза на ужин. Духовный отец императора не подвел: «Было выпито очень много, и аббат свалился под стол, в то время как Надаржинский, весь красный и едва держась на ногах, но сияющий радостью, налил себе еще стаканчик. Петр бросился на шею Надаржинскому и закричал: “Друг мой, ты поддержал честь России!”» {133} Эти и подобные подвиги не были оставлены без вознаграждения. Петр пожаловал Надаржипскому несколько богатых поместий и множество крепостных «душ».