Океан. Выпуск пятый
Шрифт:
Это был опять Твардовский. Люблю я его, особенно его Теркина!
Оставшись один, я набросал план встречи 8 Марта. И задумался. Мне вспомнился родной заполярный городок, уютная квартира, жена, сыновья… Как-то школьные дела у старшего? Хоть учится он хорошо, все же переезды с места на место (удел всех военных) сказывались, особенно в начале учебного года. Младшему легче, его радовали
С теплотой и нежностью вспомнил я свою жену и жен моих товарищей. Сколько у них самоотверженности, бескорыстия, умения подчинить свои интересы главному делу мужа — воинской службе! Переезды, лишения. За водой, за дровами приходилось пробираться через снежные сугробы. И все больше самим! Ведь мы, мужья, — офицеры, дома как в гостях. В основном же мы в море. Забота о воспитании и здоровье детей, вечно незавершенный труд у домашнего очага ложатся на их хрупкие плечи. Они ждут, они верят, они служат вместе с нами.
Надо, очень надо нам хорошо отметить День женщины в сугубо мужском обществе. И праздник состоялся, он был торжественным и даже чуточку нежным. Но я расскажу только о конкурсе на лучшее стихотворение, рассказ, очерк, посвященные женщине.
Как мы и ожидали, он принес много интересного. Ну, например, такие стихи:
Ты только не грусти, родная, Морячке не к лицу печаль. Я здесь покой твой охраняю, Чтоб ты могла меня встречать.Написал это стихотворение мичман Владимир Коваль. Много лирических стихов посвятил своей невесте москвич Борис Белов. Но приз все-таки был присужден офицеру Олегу Андронову. Его стихотворение было признано самым лучшим. Всем понравилась его концовка:
Не жалея в палитре красок, Слово «женщина» можно ль не славить? Хорошо написал Некрасов. Мне уж нечего больше добавить. Но всегда удивительно молоды И чисты, как снега Казбека, Красивые, умные, гордые Женщины двадцатого века!ВСПЛЫТИЕ
Оставив много тысяч миль за кормой, мы приближались к родным берегам. Теперь уже к восточным. Пришло время готовить отчеты. Офицеры хлопочут над бумагами.
В это время родилась мысль создать рукописный журнал с иллюстрациями, в котором была бы отражена наша подводная жизнь. «Летопись похода» или «25 000 миль под водой» — так было решено его назвать. Лучшие произведения: стихи, очерки, рисунки — все, что создано нашими моряками во время конкурсов и соревнований, все должно войти в журнал. Все важные события отражались в журнале: кто первый начал вахту в честь XXIII съезда КПСС; кто первый отпустил бороду или кому из именинников был преподнесен первый торт; кто завоевал лучший приз в соревновании.
Подводная лодка мчится со скоростью курьерского поезда, над нами солидная толща воды, под килем — километры. Ошибка, просчет, неточность одного из вахтенных дорого может обойтись для всего экипажа. Вот почему вчера мы провели партийное собрание, на котором главной темой была бдительность. Никаких послаблений. Жестче контроль, выше требовательность. Результаты
И вот наступил самый долгожданный, самый последний день нашего марафона! Еще с ночи все были на ногах. Никого не уложишь. В центральном посту внешне все было на первый взгляд обычным. Вахтенный инженер-механик не спеша заполнял журнал; рулевые, пощелкивая манипуляторами, удерживали курс и заданную глубину погружения; вахтенный офицер негромко докладывал старпому о выполнении распорядка дня. В общем, все буднично, спокойно. Однако во всем — во взглядах, в жестах, в интонациях голоса — чувствовалось, что за внешним спокойствием притаилось напряженное ожидание самого главного события — всплытия.
Взять хотя бы командира атомохода Льва Столярова. Всегда спокойный, вроде бы даже флегматичный, сегодня он возбужденно мерил шагами отсек, то и дело заглядывая в штурманскую рубку. Там он склонялся над картой, будто видел ее впервые. Сощурив покрасневшие от недосыпаний глаза, командир задумчиво прикидывал измерителем расстояние до точки всплытия. Его лицо выражало озабоченность.
И озабоченность его можно было понять. Пройдено, не всплывая на поверхность, около 40 тысяч километров — расстояние, примерно равное длине экватора. Вот-вот наступит момент, когда мы всплывем в заданной точке, и станет ясно, насколько точны были расчеты, сколь искусными мы оказались моряками и, в первую голову, конечно, наш командир.
Мы знали, что на корабле отличная техника. Но даже самый точный прибор, такой, к примеру, как корабельный хронометр, и тот имеет поправки. Без их учета хронометр бесполезен. А тут надо было учесть множество различных факторов. Справились ли с этим делом командир и экипаж, должно было показать всплытие.
Сигнал ревуна забился в отсеках, возвещая экипажу, что начинается всплытие. В центральном посту тишина. Вот командир занял место у перископа. Звучат команды, от которых мы уже отвыкли: «Приготовиться к всплытию!», «Акустик, прослушать горизонт», «Боцман, всплывать на глубину семь метров!». Стрелка глубинометра ползет по кругу. Всплываем! Вот уже подняли трубу перископа и командир, привычно обхватив ее, прильнул к окулярам.
Мы не отрываем от командира глаз. Что же он видит там? Нас должен встречать эскадренный миноносец. Если увидим его, значит, попали, как говорит штурман, в яблочко.
— Боцман! Лучше держать глубину! — прерывает тишину отсека властный голос командира.
А перископ медленно вращается по кругу, вместе с ним шагает по кругу командир. Вдруг он задерживается. Всматривается в даль. Затем тихо говорит мне:
— Посмотри, комиссар!
С бьющимся сердцем я гляжу в перископ и вижу в синеве вечера четкий силуэт эскадренного миноносца. Мы всплыли точно! А когда был открыт рубочный люк и в центральный пост ворвался гул океана, то мы все поняли, что задание Родины выполнено успешно!
А. Муравьев-Апостол
КАПИТАН ЛУХМАНОВ
Воспоминания
Солнечным августовским днем тысяча девятьсот двадцать четвертого года я впервые переступил порог небольшого двухэтажного здания на 22-й линии Васильевского острова. До Октябрьской революции в нем помещались Санкт-Петербургские мореходные классы имени императора Петра Первого. В восемнадцатом году их переименовали в Морской техникум торгового флота, сохранив оба отделения — судоводительское и механическое — с четырехлетним курсом обучения в каждом.