Океания(Очерк и стихи)

Бальмонт Константин Дмитриевич

Когда-то

Ветви зеленые брошены в воду, К мирному ты прибываешь народу. — Отдых дай кораблю. — Хочешь объятий, ты хочешь лобзаний? Женщины — вот. Притаились в тумане. — Шепчут тебе «Люблю». — Чаща зеленая. Смуглые жены. С белым и белым. Забыты препоны. — Все ж возвращаться час. — В час возвращения, ссора минутки. Выстрелы. Камни. Уж тут не до шутки — Всех истребим мы вас! — Пули спугнуть не могли смуглоликих. Радость сражения в сердце у диких. — Пляшут в руках пращи. — Скрылись безумцы, что ждали добычи. Вслед кораблю словно клекот был птичий: — — Остров иной ищи! —

Жемчуга

Тонга-Табу и Самоа — две жемчужины морей. Тонга-Табу — круглый жемчуг в просветленьи изумруда, А Самоа — жемчуг длинный в осияньи янтарей. Но и Тонга и Самоа — только сказка, только чудо. И не знаешь, где блаженство ты, плывя, найдешь скорей, То пленяет Тонга-Табу, то влечет к себе Самоа. Так от острова на остров я стремлюсь среди морей, И плавучею змеею по волне скользит каноа.

Фиджи

Последний оплот потонувшей страны, Что в синих глубинах на дне. Как крепость, излучины гор сплетены В начальном узорчатом сне. Утес за утесом — изваянный взрыв, Застывший навек водомет, Базальта и лавы взнесенный извив, Века здесь утратили счет. Гигантов была здесь когда-то игра, Вулканы метали огонь. Но витязь Небесный промолвил — «Пора», И белый означился конь. Он медленно шел от ущербной Луны По скатам лазурных высот, И дрогнули башни великой страны, Спускаясь в глубинности вод. Сомкнулась над алой мечтой синева, Лишь Фиджи осталось как весть, Что сказка была здесь когда-то жива, И в грезе по-прежнему есть. И черные лица Фиджийцев немых, И странный блестящий их взор — О прошлом безгласно-тоскующий стих, Легенда сомкнувшихся гор.

Праздник мига

В Новой сказочной Гвинее У мужчин глаза блестящи, И у женщин, умудренных Пеньем крови, жарок взор. Быстры девушки, как змеи, Помню рощи, помню чащи, Тишь лагун отъединенных, С милой срывный разговор. О, восторг согласной сказки, Зыбь зажженной Солнцем дали, Мысль, которой нет предела, Пирамиды диких гор. Грудки нежной Папуаски Под рукой моей дрожали, Тело смуглое горело, Подошла любовь в упор. Мы давно молились счастью, И бежав от глаз блестящих, От очей бежав станицы, Слили вольные сердца. Так друг к другу жаркой страстью Были кинуты мы в чащах, Как летят друг к другу птицы, Все изведать до конца. Вот он, трепет настоящий, Пенье крови, всем родное, На высотах небосклона Мысли Божьего лица. Солнца глаз, огнем глядящий, И в крылатой ласке двое, Два парящих фаэтона, Два горячие гонца.

Новолунье

Пальмы змеино мерцают в ночи, Новая светит победно Луна, Белые тянутся с неба лучи, В сердце размерно поет тишина. Тихо качаю златую мечту. Нежность далекая, любишь меня? Тонкие струны из света плету, Сердце поет, все тобою звеня. Я отдалился за крайность морей, Смело доверился я кораблю. Слышишь ли, счастье, душою своей, Как я тебя бесконечно люблю!

Праздник Восхода Солнца

Семь островов их, кроме Мангайи, Что означает Покой, Семь разноцветных светятся Солнцу, В синей лагуне морской. В сине-зеленой, в нежно-воздушной, Семь поднялось островов. Взрывом вулканов, грезой кораллов, Тихим решеньем веков. Строят кораллы столько мгновений, Сколько найдешь их в мечте, Мыслят вулканы, сколько желают, Копят огонь в темноте. Строят кораллы, как строятся мысли, Смутной дружиной в уме. В глубях пророчат, тихо хохочут, Медлят вулканы во тьме. О, как ветвисты, молча речисты, Вьются кораллы в мечте. О, как хохочут, жгут и грохочут Брызги огней в высоте. Малые сонмы сделали дело, Жерла разрушили темь. Силой содружной выстроен остров, Целый венец их, — их семь. Семь островов их, кроме Мангайи, Что означает Покой. Самый могучий из них — Раротонга, Западно-Южный Прибой. Рядом — Уступчатый Сон, Ауау, Ставший Мангайей потом, Сказкой Огня он отмечен особо, Строил здесь Пламень свой дом. Аитутаки есть Богом ведомый, Атиу — Старший из всех. Мауки — Край Первожителя Мира, Край, где родился наш смех. Лик Океана еще, Митиаро, Мануай — Сборище птиц. Семь в полнопевных напевах прилива Нежно-зеленых станиц. Каждый тот остров — двойной, потому что Двое построили их, Две их замыслили разные силы, В рифме сдвояется стих. Тело у каждого острова зримо, Словно пропетое вслух, С телом содружный, и с телом раздельный, Каждого острова дух. Тело на зыбях, и Солнцем согрето, Духу колдует Луна, В Крае живут Теневой привиденья, Скрытая это страна. Тело означено именем здешним, Духам — свои имена, Каждое имя чарует как Солнце, И ворожит как Луна. Первый в Краю Привидений есть Эхо, И Равновесный — второй. Третий — Гирлянда для пляски с цветами, Нежно-пахучий извой. Птичий затон — так зовется четвертый, Пятый — Игра в барабан, Дух же шестой есть Обширное войско, К бою раскинутый стан. Самый причудливый в действии тайном, Самый богатый — седьмой, С именем — Лес попугаев багряных, В жизни он самый живой. Семь этих духов, семь привидений, Бодрствуя, входят в семь тел. Море покличет, откликнется Эхо, Запад и Юг загудел. Все же уступчатый остров Мангайя, Слыша, как шепчет волна, Светы качает в немом равновесьи; Мудрая в нем тишина. Эхо проносится дальше, тревожа Нежно-пахучий извой, Юные лики оделись цветами, В пляске живут круговой. Пляска, ведомая богом красивым, Рушится в Птичий Затон, Смехи, купанье, и всклики, и пенье, Клекот, и ласки, и стон. В Море буруны, угрозные струны, Волны как вражеский стан. Войско на войско, два войска обширных, Громко поет барабан. Только в Лесу Попугаев Багряных Клик, переклик, пересмех. Эхо на эхо, все стонет от смеха, Радость повторна для всех. Только Мангайя в дремоте безгласной Сказке Огня предана. Радостно свиты в ней таинством Утра Духов и тел имена.

2

Ключ и Море это — двое, Хор и голос это — два. Звук — один, но все слова В Море льются хоровое. Хор запевает, Голос молчит. «Как Небеса распростертые, Крылья раскинуты птиц Предупреждающих. В них воплощение бога. Глянь: уж вторые ряды, уж четвертые. Сколько летит верениц, Грозно-блистающих. Полчище птиц. Кровью горит их дорога. Каждый от страха дрожит, заглянув, Длинный увидя их клюв». Хор замолкает, Голос поет. «Клюв, этот клюв! Он изогнутый! Я птица из дальней страны, Избранница. Предупредить прихожу, Углем гляжу, Вещие сны Мной зажжены, Длинный мой клюв и изогнутый. Остерегись. Это — странница». Хор запевает, Голос молчит. «Все мы избранники Все мы избранницы, Солнца мы данники, Лунные странницы. Клюв, он опасен у всех. Волны грызут берега. Счастье бежит в жемчуга. Радость жемчужится в смех. Лунный светильник, ты светишь Мангайе, Утро с Звездой, ты ответишь Мангайе Солнцем на каждый вопрос». Хор замолкает, Голос поет. «Ветер по небу румяность пронес, Встаньте все прямо, Тайна ушла! Черная яма Ночи светла! Лик обратите К рождению дня! Люди, глядите На сказку Огня!» Хор запевает, Голос молчит. «Шорохи крыл все сильней. Птица, лети на Восток. Птица, к Закату лети. Воздух широк. Все на пути. Много путей. Все собирайтесь сюда». Хор замолкает, Голос поет. «Звезды летят. Я лечу. Я звезда. Сердце вскипает. Мысль не молчит». Хор запевает, Голос звучит. «Светлые нити лучей все длиннее, Гор крутоверхих стена все яснее. Вот Небосклон Солнцем пронзен. В звездах еще вышина, Нежен, хоть четок Утренний вздох. Медлит укрыться Луна. Он еще кроток, Яростный бог. Солнце еще — точно край Уж уходящего сна. Сумрак, прощай. Мчит глубина. Спавший, проснись. Мы улетаем, горя. Глянь на высоты и вниз. Солнце — как огненный шар. Солнце — как страшный пожар. Это — Заря».

Мауи

В те дни, как не росла еще кокоа, Змеящаяся пальма островов, Когда яйцо могучей птицы моа Вмещало емкость двух людских голов, Жил Мауи, первотворец Самоа, Певец, колдун, рыбак, и зверолов. Из песен было только эхо гула Морских валов, а из волшебств — огонь, Лишь рыба-меч да кит да зверь-акула Давали радость ловли и погонь, Земля еще потока не плеснула, В котором носорог и тигр и конь. Тот Мауи был младший в мире, третий, Два брата было с ним еще везде, Огромные, беспечные, как дети, Они плескались с Мауи в воде, Крюки имели, но не знали сети, И удили в размерной череде. Вот солнцеликий Ра свой крюк закинул И тянет он канат всей силой плеч, Он брата Ру, второго, опрокинул, Тот, ветроликий, хочет остеречь, «Пусти свой крюк!», но Ра всей мощью двинул, И выудил со смехом рыбу-меч. Прошло с полгода. Удит Ру, ветрило, Закинут крюк туда, где темнота. Вот дрогнуло, пол-моря зарябило, Не вытащит ли он сейчас кита? Тянул, тянул, в руках двоилась сила, Лишь плеск поймал акульего хвоста. И минул год. Тринадцать лун проплыли. А Мауи все время колдовал. И против братьев укрепился в силе, Велит — и ляжет самый пенный вал. Пока два брата рыб морских ловили, На дне морском он тайны открывал. Закинул крюк он со всего размаха, И потянул напруженный канат. Вот дрогнула в глубинах черепаха, Плавучая громада из громад, И Ра, и Ру глядят, дрожат от страха, — То остров был, кораллов круг и скат.

Атоллы

Атоллы зеленые, Омытая утром росистым гора, В сне сказочном. Атоллы-оазисы, В лазурной — и нет — в изумрудной воде, Взнесенные. Кораллы лазурные, И белые-белые диво-леса, Подводные. Кораллы пурпурные, Строители храмов безвестных глубин, Скрепители. Атоллы-вещатели, Связавшие тайность и явность Земли, В их разности. Из бездны изведшие, Потонувших в глубинах на вольную высь, Для счастия.

Уплывает корабль

Уплывает корабль, уплывает, восставая на дальней черте, И прощально печаль мне свивает, оставляя меня в темноте. В полутьме, озаренной по скатам и растущей из впадин холмов, Он уплыл, осиянный закатом, уходя до иных берегов. Вот он срезан водой вполовину. Вот уж мачты содвинулись вниз. Вот уж мачты маячат чуть зримо. С воскурениями дыма слились. Он уплыл. Он ушел. Не вернется. Над вспененной я стыну волной. Чем же сердце полночно зажжется? Или мертвой ущербной Луной?