Окликни меня среди теней
Шрифт:
И она весело рассмеялась.
Вечерело. Поезд шел над рекой, постепенно втягиваясь в холмы. Джанет не умолкала, рассказывая, как ездила с детьми в летний христианский лагерь, как устраивали там состязания скаутов. Наконец угомонилась.
Холмы стали выше, багряные краски на склонах померкли, в долине сгустились сумерки. Загорелся желтый электрический свет, и за окнами стало темно.
Джанет спала, откинув голову на спинку сиденья; волосы потускнели, устало рассыпались по обивке. Русов сидел настороженный, чувствуя боком приклад двустволки. Ему внушала опасение
Но вскоре посветлело, из-за холмов появился серп луны. Он снова был таким, как Русов увидел над Лабрадором - месяц минул с тех пор. Казалось, луна вышла охранять их, свет был грустен и спокоен, и Русов немного расслабился.
И в самом деле, ночь прошла спокойно. Русов то засыпал, то просыпался и в тусклом свете видел лесистые долины, поля и реки - незнакомую и все же чем-то близкую землю Америки. Близкую, наверное, потому, что так же отчаянно боролась за выживание, как и земля на его далекой родине.
Наконец стало светать. Туман стлался над полями, громадные тени маячили сквозь него. Подошел проводник - сказать, что подъезжают.
Когда поезд стал замедлять ход, туман отчасти рассеялся, и открылись горы. Багряные, изрытые руслами ручьев, они напомнили Русову сопки над его родным городом, только эти были выше, и лес доходил до самых вершин.
Их встречали: к вагону быстро шла женщина средних лет, в темном плаще и с развевающимися волосами. Она была ниже Джанет, но лицо с выступающими скулами выдавало семейное родство. Волосы были уже не золотые, как на фотографии, а цвета темного меда.
Джанет бросилась ей на шею, а женщина поверх плеча дочери оценивающе оглядела Русова.
– Это наш постоялец, мама, - объяснила Джанет.
– Юджин. Тот самый, что прилетел из России.
– Да, ты рассказывала, - женщина протянула Русову узкую ладонь.
– Рада вас видеть. Зовите меня Эрна.
Они пошли к машине, такой же маленькой, как у Джанет. Русов с трудом поместился на заднем сиденье. Но с места Эрна тронулась плавно, не то, что ее дочь.
Городок был небольшой, главная улица вилась вдоль реки. Пока ехали, туман совсем растаял, открыв красивую долину с разноцветными домиками. Русов заметил, что многие стоят с заколоченными окнами.
– Здесь трудно найти работу, - пояснила Эрна, наблюдая за Русовым в зеркале заднего вида.
– Вот многие и уехали.
Свернули к дому. И здесь росли дубы, сияя золотом по сторонам подъездной дорожки. Остановив машину, Эрна с улыбкой глядела, как выбирается Русов: тому мешала двустволка.
– Здесь спокойно, Джан, - сказала она.
– Не обязательно было тащить с собой эту артиллерию.
– А у нас не очень, мама, - возразила Джанет.
– Ты знаешь, что его спутника убили? Я не стала говорить по телефону.
– Слышала в новостях, - спокойно сказала Эрна.
– Но ружье не оборонит от зла, что носишь в собственном сердце.
Джанет помрачнела:
– Любишь ты говорить загадками, мама.
Эрна рассмеялась и привлекла дочь к себе.
Русов тем временем втащил чемодан на веранду и раздумывал, как быть с двустволкой? Она казалась чуждой на чистой белой веранде, и Русов обрадовался, когда вошли в гостиную, и Эрна указала на стенной шкаф, где можно было спрятать оружие.
Они позавтракали за большим круглым столом. Новым для Русова было то, что Эрна прочитала молитву. Когда-то мать приучала его молиться перед едой, но Русов стеснялся насмешек окружающих. Теперь он тоже склонил голову, но повторять за Эрной слов не стал.
Какой смысл в молитвах? Кто их слышит?
После завтрака мать и дочь продолжили разговор, а Русов то смотрел в окна - на горы за рекой, то оглядывал гостиную. На стене висел портрет, с него сдержанно улыбался мужчина в военной форме - как догадывался Русов, покойный муж Эрны и отец Джанет.
Разговор скоро наскучил Русову, так как вращался вокруг одной темы: Джанет уговаривала мать переехать в Другой Дол, а та спокойно, но твердо отказывалась. Русов поблагодарил за еду и пошел бродить вокруг дома. Он оказался меньше, чем дом Грегори, старые дубы протягивали засохшие сучья над дорожками небольшого сада, пахло прелой листвой.
Русову не понравился вид некоторых ветвей: того и гляди, могли обломиться. Он вспомнил, как возил рабочих обрезать деревья на улицах Кандалы, вернулся в дом и спросил у Эрны разрешения навести порядок в саду. Та согласилась и даже отыскала в сарайчике за домом пилу и веревку.
Вскоре Русов уже забрался на ближайший дуб и стал спиливать мертвую ветвь. Чтобы при падении ничего не поломала, обвязал ее веревкой и, перекинув свободный конец через другой сук, закрепил внизу.
Эрна и Джанет вышли на веранду.
– Юджин, не сверни шею, - весело сказала Джанет.
– А то пробудешь в больнице дольше, чем в прошлый раз.
Наконец дерево протестующе заскрипело, ветвь надломилась и повисла на веревке. Русов спустился и, потихоньку вытравливая веревку, аккуратно уложил сук на землю.
Эрна и Джанет похлопали, словно цирковому артисту, и скрылись в доме.
Русов снова забрался на дуб и, примериваясь к следующей ветви, заметил в соседней роще солнечный зайчик. Сначала подумал, что это солнце отразилось в стеклах проезжавшего автомобиля, но дороги там не было, а зайчик долго не гас. Занятый делом, Русов перестал обращать на него внимание, и отблеск исчез. К обеду запарившийся от работы Русов забыл об этом случае.
Когда подошло время ленча - настоящих обедов, как с вздохом вспомнил Русов, в Америке не было, - стало почти жарко. В голубом небе не появилось ни облачка. Ленч оказался легковесным для проголодавшегося Русова: рагу из овощей с надоевшей курицей, и кофе с вкусными, но слишком маленькими печеньицами.
В гостиной заметно посветлело. Русов спилил уже немало ветвей, и горы сделались ближе, они словно заглядывали в комнату.
– Как называются эти горы?
– кивнул он в сторону окна.
– Аллеганские горы, - с грустью сказала Эрна.
– Джон любил рыбачить там в ручьях. Иногда и я ездила с ним ловить форель.