Окно напротив
Шрифт:
Она признавалась в этом впервые даже самой себе. И ждала реакции.
Его, судя по всему, это признание особо не впечатлило. Сергей схватился за ручку двери, о чем-то раздумывая и не решаясь выйти. Его Мари уже, кажется, перестала для него существовать. Он замер, повернувшись к ней полу-боком. Она тоже не спешила отворачиваться, хотя уже все поняла. Таращилась на него во все глаза, чувствуя, как его силуэт расплывается в потоке предательски нахлынувших слез. И не верила. Не верила, что можно вот так. Так холодно и равнодушно. Уйти.
Как
Марьяна смотрела, не моргая.
Если он сейчас выйдет, они никогда уже не будут вместе.
Он никогда не познакомится с ее новыми привычками, мыслями, увлечениями, с новой ней. Никогда не разделит с ней мечты.
Он никогда не узнает, чем она жила эти годы без него.
Он никогда не провезет ее на мотоцикле по тому самому полю, где они были счастливы однажды летом.
Он никогда не вернется ни сюда, ни в ее квартиру, ни в ее жизнь.
Он никогда не вернется. Никогда.
И подлая вселенная продолжит свое существование, несмотря на это…
– Я зайду позже, - зачем-то сказал он и резко дернул ручку на себя.
Она осталась сидеть, не в силах издать ни звука. Марьяна не могла больше дышать, не могла слушать, сидеть, жить. Не могла.
– Пожалуйста, не уходи, - простонала она себе под нос, отворачиваясь к стене и закусывая зубами простынь.
Громко хлопнула дверь за ее спиной.
С таким звуком, наверное, рушится мир. Девушка вздрогнула и сильнее, до противного скрипа, вцепилась в застиранное постельное, теперь еще и дрожащими руками. Слезы стекали по ее щекам и исчезали в подушке. Сознание отказывало принять то, что произошло. Как можно было быть такой глупой, чтобы поверить во второй шанс для них двоих? Чтобы поверить в то, что его поцелуи могли значить что-то серьезное? И как можно было позволить так унизить себя?
Она закрыла глаза, представляя, что он ложится сзади, обнимает ее крепко и прижимает к себе. Обхватила себя руками и прикусила губу. Никто не должен слышать ее стонов, видеть ее слез. Нужно оставаться сильной до последнего.
Кольцо его сильных, пусть и воображаемых, рук мягко сомкнулось у нее на груди. Казалось, Марьяна чувствовала не только его тепло, но и запах. Родной и такой нужный.
До боли.
– Может, не самое лучшее время. И я не та, что нужна тебе, но ты должен знать. Ты нужен мне больше, чем кто-либо другой в моей жизни. Я скучаю по тебе больше, чем по кому бы то ни было. И я люблю тебя сильнее всех на свете…
Слова Марьяны повисли в тишине больничной палаты, так никем и не услышанные. А, может, она и не произносила их вслух. Все смешалось.
Слезы рекой потекли по россыпи веснушек на ее щеках. Ей было очень больно, поэтому в этот раз сдержать стон не удалось. Как не удалось победить время, пожирающее все, что было когда-то очень ценно и дорого. Время, иссушающее души, уничтожающее чувства. Не все в жизни удается вернуть обратно. Но она хотя бы попробовала. Сделала это, несмотря на гордость. И опять осталась одна.
Просто, видимо, у высших сил закончился лимит на чудеса.
Марьяна укрылась одеялом с головой, всхлипнула пару раз, попыталась успокоиться и вдруг разразилась новыми слезами.
Одиночество – это планета, в которой океаны высохли, деревья сбросили листву, земля забыла, как быть плодородной. Одиночество – это планета, которая расцветает зеленью всякий раз, когда ей достается немного приветливого дождя. Планета, которая может вдруг начать вращаться, стоит Солнцу обогреть ее своими лучами, или покрыться серым льдом в его отсутствие. Планета, на которой очень тяжело выжить. Которая непременно поглотит тебя, стоит только позволить себе на ней оказаться.
Эпилог
Он слышал ее это жалобное и умоляющее «пожалуйста, не уходи», и ему действительно очень хотелось остаться.
Но ноги сами несли его прочь. Все, о чем он даже боялся думать, вдруг становилось настолько реальным, что жутко пугало его. Вот оно, только протяни руку и возьми, но он опять бежал.
По-другому нельзя, ведь каждый давно выбрал свой путь. В одну воду не войти дважды. Глядя в ее зеленые глаза, он понял сразу, чего ждать. Он хотел и не хотел этого одновременно. Знал, что причинит ей боль. Но остаться было неправильным, даже если она сама так решила.
Сергей открыл дверь машины, сел внутрь и со звоном захлопнул ее за собой. Чертов шарф никак не хотел развязываться, душил его, словно змеей прицепившись намертво. Зачем только он наматывал его, как дурак, спускаясь по лестнице? Чтобы занять руки, которые, будто став чужими, намеревались довести до изнеможения своего хозяина.
Да, он ненавидел себя. В очередной раз. За трусость, за жестокость и за то, что был недостоин этой красивой и блестевшей глазами женщины. Ноги уперлись в резиновый коврик на полу, руки принялись остервенело колотить по рулю.
– Тварь, тварь, тварь, тварь. Сука! Какой же ты урод...
Почувствовав резкую боль в костяшках пальцев, он обессиленно откинулся на спинку сидения и дал волю слезам. Он не позволял себе этого даже на войне, будучи совсем еще молоденьким мальчишкой. Кулак еще несколько раз тяжело опустился на колено, отдаваясь болью в мышцах.
Курить не хотелось. Первый раз в жизни он переживал так, что рука не тянулась к сигаретам. Губы дрожали.
К чему теперь это? Можно было вообще бросить.