Око Силы. Трилогия. 1937 -1938 годы
Шрифт:
Наконец, он увидел ворота, чугунные, небрежно покрытые свежей зеленой краской. Чиф оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, быстро перешел дорогу.
...Слева и впереди тянулись ряды могил, окруженных стальными оградками, возле которых торчали невысокие прутики голых саженцев. Прямо перед воротами оградок не было, и Чиф рассудил, что перед ним своеобразная почетная аллея. Его внимание привлекло большое низкое здание из серого камня, стоявшее справа. На сторожку оно никак не походило, скорее напоминало склад или провинциальный кинотеатр, зачем-то построенный в столь неподходящем месте. Очевидно, Венцлав имел в виду именно его...
Ветер стих, но Косухина почему-то начал бить мелкий озноб. Он стиснул зубы, быстро растер занемевшие руки и направился вдоль аллеи, куда выходила дверь, вернее, целые ворота. Они оказались заперты, и Чиф пошел дальше, решив обойти здание вокруг. Еще одна дверь обнаружилась с тыльной стороны. Замка не было. Джон потрогал рукой сырой металл и постучал. Послышался скрип, железная дверь начала медленно отворяться. Чиф вздрогнул: из полутьмы на него глядела безжизненная, покрытая глубокими морщинами личина. Желтая кожа обвисала складками, из-под надвинутой по самые брови шапки-треуха недобро глядели светлые, словно выцветшие глаза...
– Тебе чего?
Кажется, гостю здесь не были рады.
– Мне... Мне Фраучи...
Внезапно взгляд стал другим – снисходительным, понимающим. Бледные, цвета щек, губы скривились:
– А-а-а! Заходи, здеся он...
Косухин несколько растерялся. Почему-то думалось, что «Фраучи» – это просто пароль. Впрочем, отступать было поздно. Чиф перешагнул через порог. Тот, кто встретил его, выглянул наружу, удовлетворенно кашлянул и тщательно запер дверь.
В небольшой комнате стояли ведра с желтым песком и стальной сейф. На стене красовался знакомый портрет человека с усами в окружении несколько грамот, вымпел с цифрой «1» и большой график, оказавшийся «Экраном социалистического соревнования спецкомбинатов Столицы». Подслеповатое окошко нехотя пропускало серый дневной свет.
Чиф решил, что разговор состоится здесь, но встречавший, очевидно, сторож, ухмыльнулся и, достав из кармана старого ватника ключи, отворил дверь, ведущую в глубину здания. За ней оказалась еще одна комната, заставленная свежими, пахнущими хвоей венками, а следом железная дверь, ведущая в темный коридор. Наконец, Джон вдохнул холодную сырость большого зала. Тонкий луч света с трудом проникал сквозь забитые досками окна, падая на штабеля ящиков, загромоздивших углы. У двери стояли стол, два старых табурета и железная печка. В центре, прямо в полу, чернел большой железный люк, запертый на массивный замок.
За столом сидел мужчина средних лет в серой шинели. В первую секунду Чифу показалось, что это Венцлав, но человек встал, и стало ясно, что они ничем не похожи, разве что ростом. Незнакомец был постарше, с лицом незлобным, скорее даже добродушным. На петлицах тускло светились три шпалы и знакомая саперная эмблема.
– К вам, гражданин начальник. Из наших вроде... – буркнул сторож и удалился неровной шаркающей походкой. С грохотом захлопнулась дверь. Человек вышел из-за стола, внимательно взглянул на гостя, протянул широкую ладонь:
– Фраучи.
– Косухин...
Собственная фамилия вырвалась невольно, и Чиф тут же пожалел о своей неосторожности.
– Соблаговолите присесть...
Джон устроился на табурете, соображая, с чего начать разговор. Странная фраза сторожа удивила. «Из наших...» Что это могло означать? В кладбищенских чинах Косухин-младший не состоял, да и полковник Фраучи не походил на могильщика.
– Чем могу служить, товарищ Косухин? Что-то случилось?
Тон был доброжелательный, спокойный. Невольно подумалось, что у этого вежливого красного офицера может быть общего с краснолицым?
– Мне назначил встречу Венцлав... Волков. Сказал, чтобы я спросил вас. Честно говоря, я думал, что это условный знак.
Фраучи улыбнулся:
– Мы с Всеславом Игоревичем сослуживцы. Он обещался быть попозже, так что извольте обождать. Вы, как я понимаю, его друг?
– Едва ли...
Чиф помнил о конспирации, но быть «другом» краснолицего не хотелось даже на словах.
– Всяко бывает, – кивнул Фраучи. – Постойте, товарищ Косухин... Ну конечно! Легки, как говорится, на помине! Не боитесь средь бела дня ходить по Столице, Степан Иванович?
Оставалось вновь удивиться, на этот раз всерьез. Кажется, его опять спутали с отцом, но...
– Неужели я похож на сорокалетнего?
Полковник взглянул на Чифа удивленно, всмотрелся, покачал головой:
– Похожи, как и все мы... «СИБа» легко узнать. Да и фотографию я вашу видел, ведь вы в розыске состоите.
Чиф не стал переспрашивать. Почему-то стало не по себе.
– Всеслав Игоревич рассказывал. Они не оставили вас в покое...
Получалось что-то дикое и невозможное. Его не просто спутали с отцом, его принимали за покойника!
– Простите, товарищ Фраучи. Я – не Степан Косухин. И я живой...
Полковник грустно улыбнулся:
– Как и все мы. В определенной степени...
Договорить он не успел. Что-то заскреблось в дверь, ударило, послышался сердитый голос сторожа...
– Стой! Куда ты! Стой, говорю!
За спиной Чифа что-то завозилось, сторож охнул, а затем недовольно проговорил:
– Вот, гражданин начальник! Опять...
У дверей стояла девушка в легком, явно не по погоде, черном платье. Длинные светлые волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Она стояла неровно, чуть пошатываясь, голова то и дело заваливалась на бок.
– Уходи! Уходи, слышишь! Нельзя тебе!
Сторож стоял рядом, явно намереваясь взять гостью за плечи и увести обратно. Фраучи медленно встал, бросил Косухину: «Извините», подошел поближе:
– Вера! Вера, вы меня слышите?
Девушка что-то пробормотала и неуверенно шагнула вперед. Голова странно дернулась. Тонкий луч света упал на белое, словно известь, лицо. Взгляд из-под полузакрытых век был безжизненным, ничего не выражавшим. Чиф успел заметить, что черное платье с серебряной розой на плече порвано в нескольких местах. Мелкие комья земли запутались в волосах.