Око Силы. Трилогия. 1991 -1992 годы
Шрифт:
Чем дальше на юг, тем круче становились берега. Временами, когда солнце исчезало за поросшими темным еловым лесом склонами, Печора текла словно в глубоком сумрачном ущелье. На берегах было абсолютно безлюдно, лишь пару раз Фрол заметил черные, брошенные в давние годы избушки, а однажды на высоком откосе мелькнул высокий раскольничий крест. Дхар тут же почувствовал странную, неведомую ему силу, шедшую от черного креста, но лодка свернул за поворот, и Фрол быстро потерял его из виду. Он хотел спросить об этом у своего спутника, но, поглядев на угрюмое лицо Оюшминальда Савиновича, так и не решился.
Плыли долго, пользуясь бесконечным летним вечером. Наконец стемнело, из-за высоких холмов пополз туман, берег начал исчезать из виду, и Фролу стало не по себе, как когда-то в шумной Столице, куда попал впервые школьником. В каменном лабиринте, среди огромной толпы, и здесь – на пустынной реке, среди чужих непонятных лесов – дхар ощущал себя маленьким и беззащитным. Но Фрол тут же одернул себя – страна предков, давняя отчизна серых дхаров не была для него чужой. Он, потомок Фроата Великого и Гхела Храброго, возвращается сюда, чтобы увидеть то, что видели когда-то они. Эта мысль как-то сразу успокоила, и дхар уже спокойно глядел на белый туман, сползавший с берега и стелющийся по воде.
Наконец Оюшминальд Савинович свернул к низкой песчаной косе. Сразу же за прибрежными деревьями темнела избушка, и Фрол мысленно обрадовался, ибо ночевать под открытым небом совершенно не хотелось. К ночи похолодало, но печь разжигать не стали, а развели у избы небольшой костер. Фрол извлек из рюкзака купленные в Столице консервы, но бородач, покачав головой, принес из катера внушительный кус копченого мяса и большую бутыль, заткнутую пробкой. Оценивающе взглянув на Фрола, он кивнул на бутылку. Оставалось извлечь из рюкзака кружку. Дхара трудно было смутить коньяком князя Ухтомского, а уж перед такой привычной микстурой он не робел и подавно.
Вскоре дело пошло веселее. Копченое мясо (бородач пояснил, что это кабанина) оказалось вполне к месту, да и самогон, к удивлению дхара, был не особо мерзким. Постепенно разговорились. Бородач, следуя давнему местному обычаю, не спрашивал Фрола, зачем тот едет в Якшу, и дхар решил рассказать сам, сообщив, правда, лишь о живших в этих краях родственниках, выселенных в годы коллективизации. Желание повидать родину предков не могло вызвать удивление даже у Оюшминальда Савиновича. Подумав, Фрол добавил, что, по слухам, кто-то из его родственников бежал с этапа и ушел в лес. Бородач задумался, а потом уверенно заявил, что слыхал о чем-то подобном. Здесь и вправду в давние годы было несколько сел, где жили то ли старообрядцы, то ли зыряне, бежавшие от ГПУ в лес и жившие там много лет. Он сам однажды видел беглецов и даже говорил с одним из них.
Фрол как бы невзначай упомянул о снежном человеке, и лицо его собеседника сразу же искривилось ухмылкой. По мнению Оюшминальда Савиновича, подобные слухи распускали сами беглецы, чтобы к их убежищу не совались посторонние. Дхар не стал спорить, переведя разговор на проблемы экономических реформ в стране и ваучерной приватизации.
Проблемы были должным образом обсуждены, бутыль наполовину опустела, а Фрол так и не решился задать Оюшминальду Савиновичу самый простой вопрос: кто и почему наградил бородача таким именем. Впрочем, перед сном, укладываясь на разбросанное в углу избушки старое сено, тот, оценив, вероятно, сдержанность своего спутника, сам открыл тайну. Оюшминальдом назвал его отец, комсомольский активист, проводивший в здешних краях коллективизацию. Имя достойному потомку Савина было дано в честь Отто Юльевича ШМидта НА ЛЬДине – будущий Оюшминальд родился как раз после челюскинской эпопеи. Бородач со вздохом сообщил, что несколько раз пытался стать просто Осипом, но в конце концов привык, особенно после одного случая в Сыктывкаре, когда его благодаря имени приняли за шведа. Фрол остался невозмутим, но про себя решил, что имя Фроат, хотя и напоминает, по мнению всезнайки Келюса, что-то иранское, звучит все же не в пример скромнее.
В Якшу прибыли около полудня. Это действительно оказалась небольшая деревенька, окруженная со всех сторон высокими, поросшими лесом холмами. На маленькой полуразвалившейся пристани и на берегу было пусто, слышался лишь собачий лай – четвероногие аборигены на свой лад приветствовало гостей. Пока Оюшминальд Савинович и Фрол крепили катер, откуда-то из-за крайней избы появился и первый двуногий, привлеченный шумом мотора и собачьим концертом. К некоторому удивлению Фрола, это оказался молодой парень без бороды, что смотрелось в этих местах как-то несолидно. Спутник Фрола, однако, отнесся к безбородому весьма уважительно, приветствовав по имени-отчеству, которые дхар, занятый катером, не успел расслышать. Покуда Фрол доставал рюкзак и разминал ноги на поросшем редкой травой берегу, Оюшминальд Савинович и абориген успели обменяться несколькими фразами, после чего безбородый многозначительно поглядел на дхара и, нахмурившись, направился прямо к нему.
Все разъяснилось быстро – безбородый оказался участковым в чине лейтенанта. Паспорт Фрола вновь был изучен самым тщательным образом, после чего лейтенант, оценивающе оглядев гостя, бросил внимательный взгляд на его рюкзак. Фрол забеспокоился: там среди вещей лежал револьвер, а объясняться с местной властью никак не входило в его планы. Наконец участковый, не возвращая паспорта, заявил, что лицо Фрола он уже где-то видел, и потребовал, чтобы «гражданин Соломатин» последовал за ним.
Пришли они не в отделение милиции, которого в Якше не было и в помине, а прямо в дом, где и проживал лейтенант. Участковый извлек из занимавшего пол-избы сундука пачку разыскных объявлений и стал неторопливо пересматривать их, то и дело поглядывая на дхара. Когда эта процедура ничего не дала, лейтенант удивился, но уверенно повторил, что видел уже лицо «гражданина Соломатина», предложив Фролу предъявить документы, которые могли бы дополнительно засвидетельствовать его весьма подозрительную личность.
Документов у Фрола, кроме отданного участковому паспорта, не оказалось, но во внутреннем кармане куртки он внезапно обнаружил небольшую книжечку – орденское удостоверение, которое брал еще перед отъездом в Столицу, чтобы предъявить в военкомате и забыл положить на место. Вид удостоверения весьма удивил бдительного участкового. Осторожно открыв книжечку, он сличил фамилию с паспортом, а затем вдруг хлопнул себя по лбу. Память у лейтенанта была действительно неплохой – он запомнил фотографию в газете, где улыбающийся Фрол демонстрировал журналистам только что полученную от Президента награду.
Дхар, с достоинством выслушав разъяснения, получил обратно свой паспорт, после чего был напоен чаем с брусникой. Лейтенант, узнав об исчезнувших в период коллективизации родственниках «гражданина Соломатина», задумался. К сожалению, он знал об этом даже меньше, чем его бородатый знакомый с экзотическим именем и мог лишь добавить, что работа в районном архиве уже ведется, и вскоре все невинно пострадавшие будут реабилитированы. Однако стоило Фролу упомянул о таинственном лесе, лейтенант внезапно оживился. Он оказался родом из Якши, и лес, вокруг которого из года в год менялись караулы, был ему хорошо известен. Первый кордон начинался почти сразу же за деревней, однако был вполне проходим – солдаты стерегли лишь узкую лесную дорогу. А вот дальше, за заброшенным лагерем, кордон был жестким, охватывая весь лес. О самом лесе говорили всякое, но лейтенант, не веривший, в силу своего служебного положения, в снежных людей, мог лишь предположить, что кто-то из раскулаченных, действительно, укрывался в еловой чаще, но есть ли там кто-либо в данный момент, сообщить затруднился. Солдаты ушли почти год назад, а за это время таинственный лес вполне мог опустеть.
В конце концов лейтенант не только показал Фролу грунтовку, ведущую через лес к брошенному лагерю, но, чувствуя себя виноватым перед заподозренным им орденоносцем, снабдил дхара плащом, накомарником и высокими сапогами, рассудив, что в курточке и кроссовках в лесу придется туго. Фрол, не став отказываться, поблагодарил лейтенанта и зашагал по лесной дороге, выслушав напоследок просьбу уговорить беглецов, буде таковые найдутся, зайти в Якшу и выправить у местного Анискина паспорта.
Деревенька исчезла за поворотом. Вокруг был только лес – неуютный, темный, сырой. Среди старых нахохлившихся елей не пели птицы, слышен был только негромкий шелест качавшихся на ветру тяжелых хвойных лап.