Око за око

Санин Евгений Георгиевич

Прот с облегчением вздохнул и стал нетерпеливо ожидать, когда царь закончит разбираться с группой оборванных людей, приведенных начальником военного отряда.

 — Итак, — обращаясь к воину, говорил Евн, — ты утверждаешь, что городские бездельники под видом рабов сжигали мелкие поместья и разоряли продолжающих трудиться крестьян?

 — Да, базилевс! — поклонился начальник отряда. — Они расхищали имущество и все их запасы, называя себя восставшими рабами!

 — И тем самым могли обречь моих подданных в будущем на голод?

 — О нет! Мы даже не думали

об этом! — закричали обвиняемые, падая на колени.

 — Пощади нас!

 — Не губи!..

 — Повелеваю! — властным голосом оборвал их Евн. — Раз они назвали себя рабами, так пусть и будут ими! Заковать их, выжечь каждому на щеке клеймо и отправить на работы!

 — О, великий!

 — О, мудрый! — послышались восторженные голоса.

Расталкивая членов Совета, обступивших льстивой толпой трон, Серапион на ухо доложил царю о случившемся.

 — Подойди ко мне! — приветливо подозвал Прота Евн, и едва тот приблизился, цепко ухватил пергамца за руку: — Лжец! Я ведь уже получил сокровища Тита Максима!

 — Это была лишь часть! — возразил Прот, цепенея под пристальным взглядом царя.

 — И ты знаешь, где все остальное?

 — Да, базилевс! — кивнул Прот. — И кроме меня этого не знает никто. Тит Максим мертв, а твои люди ни за что не найдут его тайника, даже если потратят на это всю свою жизнь!

 — Хорошо, — согласился Евн. — И что же ты хочешь?

 — О, базилевс! Я хочу римскую военную трирему, которая бы доставила меня в Пергам!..

 — Ты получишь ее!

 — Гребцов на трирему, лучше всего бывших рабов–пергамцев!

 — Я дам тебе две сотни таких гребцов! — пообещал Евн.

 — И еще… половину сокровищ Тита Максима! — выпалил Прот.

 — Хм–мм! Половину?!

Прот уже не слышал, как болезненно вскрикнул Фемистокл. Позабыв все предостережения грека, он быстро добавил:

 — Да, базилевс! Поклянись Астартой и дай свое царское слово выполнить все, о чем я прошу, и я тут же покажу твоим людям, где спрятано золото!

Евн внимательно посмотрел на Прота, и вдруг глаза его хитро прищурились:

 — Значит, корабль, гребцов и половину денег?

 — Да, базилевс, да!

 — И это все? — громко, чтобы слышали все, уточнил Евн.

 — Конечно!

 — Ну что ж, клянусь Астартой и даю свое царское слово, что ты получишь все, что просишь.

 — Срок! — прошептал Фемистокл. — Пусть назовет срок!..

Но Прот не слышал его.

 — О, великий! — вскричал он, падая на колени перед царем. — Твоими устами говорят сами боги! Слушай же: Тит Максим спрятал свое золото под рабской отхожей ямой в саду своего дворца!

Евн сделал едва заметный жест Серапиону, и тот, кивнув, мгновенно исчез.

 — Так я могу завтра же отправиться в Пергам? — подползая к царю и целуя край его халата, спросил Прот.

 — Завтра? — удивленно переспросил Евн. — Разве я сказал завтра?

 — Но к–когда же? — запинаясь, воскликнул Прот.

 — Может, через неделю, а может, через год! — пряча усмешку, ответил Евн.

 — Через год?!

 — Дорога в Пергам длинна и опасна, море кишит пиратами и римскими кораблями! — обращаясь больше к Совету, чем к пораженному Проту, терпеливо объяснил царь. — Прежде чем отправить в такой путь двести своих подданных я должен испросить на это благословения богов!

 — Так испроси его сейчас! — простонал Прот.

Евн глазами приказал охранникам убрать его от трона и сказал так, чтобы слышали все:

 — Я не могу говорить с богами об этом, когда консульская армия Рима высадилась в моем царстве! Кстати, это относится ко всем, кто еще хочет обратиться ко мне с подобными пустяками!

5. Седьмое чудо света

С самого начала своего пребывания в Пергаме Луций Пропорций не переставал изумляться богатству и необычности увенчавшего вершину высокой горы города. Он внутренне ахнул, еще когда македонский корабль бросил якорь в прекрасно оборудованном порту Пергама — Элее.

Что осиротевшие гавани Афин и Александрии, Брундизия и Олинфа!

Даже всегда радовавшие его взор причалы Рима казались теперь убогими при виде множества торговых судов со всех концов света.

Казалось, вода вот–вот выйдет из берегов от их количества и тяжести дорогих грузов в переполненных трюмах.

Каких только гербов, значков, скульптур на акростолиях не было здесь! Охвативший своими острыми рогами лучистое солнце полумесяц на парусах триер Понтийского царя Митридата, гордое изображение орла Птолемея на судах с царским грузом из Александрии, родосский Гелиос, каппадокийский скорпион, херсонесская Дева — хранительница далекого города на самом севере холодного Эвксинского Понта, гербы, гербы: Финикии, Фасоса, Ликии, Том, Пантикапея, Одессоса, Антиохи–на–Оронте…

Не было среди всего этого великолепия лишь воинственных римских трирем с непобедимыми легионерами на палубах, зато в отдалении грозно стоял на рейде охранявший покой родного города и его богатых друзей могучий военный флот Пергама.

«Давай, охраняй для нас все это добро!» — усмехнулся про себя Луций.

Повеселев, он нанял на пристани носильщика с тележкой, и когда пергамец затребовал плату вперед, нахмурился. Первый раз за время своего путешествия ему пришлось развязывать тугой кошель с серебряными монетами: здесь, на мощенной каменными плитами земле кончались владения всесильного Рима, и выданная городским претором легация, перед которой бледнели и расшаркивались все в Италии и Македонии, превращалась в никчемную жалкую бумажку.

 — Римлянин? — на приличном греческом языке недружелюбно спросил носильщик, бросая косой взгляд на тогу Луция и вертя в пальцах динарий.

 — Да, — тоже по–гречески ответил Пропорций, предупрежденный, что этот язык здесь в особом почете.

 — Тогда с тебя еще две таких монеты! — хмуро заметил носильщик.

 — Это еще почему? — возмутился Луций. — Твой сосед запросил только что у грека всего одну драхму!

Носильщик усмехнулся:

 — То с грека! Ему лишь бы добраться до алтаря Зевса и публичной библиотеки!