Око за око

Санин Евгений Георгиевич

Внезапно глаза его оживились: Луций заметил на возвышении дома знати. Один из них вполне отвечал его будущему положению сенатора.

 — А ну поворачивай вон к тому дому! — приказал он. — Я попрошу его хозяина взять меня на постой!

 — Ты можешь даже не мечтать договориться с ним! — усмехнулся носильщик.

 — Что ты можешь понимать в делах достойных людей! — возмутился Луций. — И в твоем Пергаме любят золото!

 — Он не примет от тебя даже все золото Рима!

 — Тогда я одарю его своей дружбой!

 — Дружить с ним — опасное дело! Однажды он пригласил на пир всех своих друзей и советчиков и велел охране перестрелять

их из луков!

 — Кто же он? Городской судья?

 — Бери выше!

 — Ближайший друг царя?

Носильщик оглянулся и весело оскалил зубы:

 — Еще выше! Это — сам царь!

 — Не может быть… — пробормотал Луций, оглядывая дом. — И здесь живет ваш Аттал?!

Он невольно вспомнил, как знакомый египетский купец водил его по дворцу Птолемея в Александрии. Это был действительно царский дворец, в котором не побрезговали бы жить даже боги! Это был целый город: гигантский роскошный дворец с просторными залами для торжественных приемов и бесчисленными рядами комнат для придворных и сановников, побочных жен царя, евнухов, любимых мальчиков фараона; великое множество слуг окружали десятки зданий, разместившихся вокруг дворца.

И все равно Птолемей был недоволен и требовал надстроить дворец…

 — А вот и алтарь Зевса! — торжественно сообщил носильщик, выкатывая тележку на просторную площадь.

Луций нехотя проследовал за ним и ахнул, так же, как и часом назад, в пергамской гавани. Но теперь все эти корабли с гербами и значками казались песчинками по сравнению с тем, что открывалось его глазам.

Небольшие статуи и колонна с носами захваченных в морских битвах кораблей были не в счет. Огромный, но несмотря на это удивительно легкий, почти невесомый мраморный квадрат с вдавленной серединой, заполненной стремящимися к жертвеннику ступенями, высился перед ним. Ионические колонны, образующие порталы… легкокрылые площадки… и снова — ступени, ступени…

Всю северную сторону двора занимали многочисленные статуи из бронзы и мрамора, каждая из которых была столь великолепна и знаменита, что удостоила бы чести как афинский Парфенон, так и римский Форум.

Но Луций даже не взглянул на них — так захватили его внимание фризы с изображением смертельной битвы богов и гигантов.

Они выступали отовсюду — из углов, карнизов, и были так могучи, что им уже не хватало отведенного волей архитекторов пространства, в ход шли море, земля, небо… Обрушивающий молнии на восставших гигантов Зевс, казалось, достает взметнувшейся рукой до самого солнца.

Афина, как и ее отец, повернутая к Луцию лицом, порывистым движением указывала на горную вершину, где хорошо было видно ее святилище. За грозной фигурой Посейдона переливалось всеми красками море.

Радость победы, ликование сквозило в фигурах и лицах Аполлона, Диониса, Океана…

Растерянностью и смертельным ужасом веяло от чудовищ со змеиными телами и головами быков и львов…

Луций никогда не видел более страшного и впечатляющего сооружения, созданного руками человека. И дело было не в размерах — египетские пирамиды были куда выше алтаря, но они вызывали лишь уважение, страх перед ничтожеством человека. Не в мастерстве: одно из семи чудес света — статуя Зевса работы Фидия в греческой Олимпии была пределом совершенства по сравнению с этими небрежными, а кое–где даже наспех сделанными скульптурными картинами…

И уже совсем ни в какое сравнение с алтарем не шла гробница царя Мавзола Мавзолей, которую Луций видел мельком, проезжая через Галикарнас. Так что же в нем все–таки было, что просто леденило душу?..

Скорее всего — полное равнодушие богов к нему, простому смертному человеку.

Им совершенно было не до него. Они были заняты своими делами.

И тут он понял, что нашел то самое последнее, недостающее звено в цепи его рассуждений, которые и минуту назад не давали ему покоя.

«Да, наши боги сильнее даже таких могучих богов. Но дело вовсе не в этом! А в том, что всем им — не до нас! Не до людей! Станут они устраивать нашу подземную участь, когда и земную–то толком для каждого не могут устроить! А раз так, то, значит, и нет после жизни никакого царства теней! И я могу без оглядки на него делать все, что хочу! И никто, ничто не остановит меня!»

Радуясь, словно приобрел весь мир, Луций повернулся к зачарованно глядящему на алтарь носильщику и вдруг заметил, что тележка его пуста.

 — Эй! — вскричал он, озираясь и видя вокруг одни восторженные лица. — Где мои вещи?!

 — О, Афина!

Носильщик бросился вправо, метнулся влево. И — возвратился с разведенными руками.

 — Господин, не губи!.. У меня пятеро детей… Неужели ты хочешь, чтобы они стали рабами?

Кто–то из окруживших Луция зевак злорадно прошелся по адресу ограбленного римлянина.

Тучный купец прошагал мимо, больно толкнув его в плечо, и пробурчал:

 — Развелось в Пергаме римлян, шагу уже ступить нельзя, чтобы не натолкнуться на них!

 — Так ему и надо!

В другой раз Луций нашел бы, что ответить всей этой толпе, дружно поддерживающей носильщика, у которого по щекам уже текли слезы. Но сейчас ему было не до этого. Суеверный ужас, что он ошибся, и его остановили сами эллинские боги, пронзил его с головы до пят. К тому же в сундуках лежало несколько кошелей с серебром и золотом для закупки оливкового масла и роскошная одежда для визита к царю. Но главное — там была легация!

Кто он теперь здесь, в этом ненавидящем его городе, без документов, без денег, без достойной римской одежды?!

Да, в Пергаме есть римляне, которые должны знать его. Но вся беда в том, что они знают Луция Пропорция, а не Гнея Лициния. А если здесь прозвучит его имя, то все для него будет кончено: и провинция Азия, и сенаторская туника, и будущее консульство… А потом, скорее всего, и жизнь…

Луций был в отчаянии.

 — Негодяй! — закричал он, с трудом удерживаясь, чтобы не ударить носильщика. —Ты нарочно подвел меня к этому алтарю, чтобы, пока я смотрел на возню богов и гигантов, твои дружки утащили мои сундуки! Ты не оплатишь мне тысячной доли всего того, что было в них, если даже тебя с детьми сто, двести, триста раз продать в рабство! И все–таки я проучу тебя! Где стража?!

 — Господин! Пощади…

 — Нет, я воздам тебе по заслугам! Готовь свою мерзкую шею к рабскому ошейнику! Ты станешь моим личным рабом, и я каждое утро, каждый полдень, каждый вечер буду напоминать тебе о сегодняшнем дне! Стража!!

Толпа пергамцев, услышав угрозы римлянина, подалась вперед, еще секунда — и Луций был бы раздавлен, растоптан, истерзан ею…

Спасение пришло неожиданно. Где–то рядом послышался властный голос:

 — А ну, разойдись!

Полтора десятка вооруженных рабов, стоящих перед появившимся, словно из–под земли, вельможей, бросились вперед, оттесняя пергамцев обнаженными мечами. Узнав в чем дело, вельможа дружелюбно сказал Луцию: