Окровавленная красота
Шрифт:
Ангельский смех слетел с ее губ и превратил ее красоту во что-то неземное. Она погрозила мне пальцем.
— Я должна была знать, что за это придется заплатить.
— Я никогда не говорил обратного.
Ее улыбка исчезла, Джемайма отложила книгу и, наконец, вложила свою мягкую руку в мою.
— Хорошо. — Я наслаждался прикосновением, сжимая ее теплую ладонь в своей, и задавался вопросом, каково это — скользить языком по каждому дюйму ее кремовой кожи. — Что ты хочешь взамен?
Я знал, что она подшучивает надо мной, и делала это намеренно.
Заметив жар в моих глазах, в моих прикосновениях и то, как нас притянуло вплотную друг к другу, она прохрипела:
— Никакого секса и никакой крови.
Голубка откинула голову назад при виде оскорбленного выражения моего лица, еще один смешок усладил мои уши и послал противоречивые сигналы органу в моей груди.
Воспользовавшись ее рассеянным состоянием, я обнял Джемайму, скользнув рукой вверх по спине и нежно обхватывая ее затылок, в то время как другой рукой прикоснулся к ее лицу.
— Мы делали это раньше, — сказал я, чувствуя, как ее сердце колотится у меня в груди, и ощущая прекрасное, неистовое биение ее пульса под моими пальцами.
— Не так, как сейчас, — прошептала она, приподнявшись на цыпочки, ее взгляд переместился на мой рот. — А потом я смогу уйти… в любое время, когда захочу? — Слова слетели с ее губ, сладкое тепло ее дыхания обжигало.
— Я бы предпочел, чтобы ты осталась, но я человек слова.
Неуверенно Джемайма положила руки мне на талию, и это прикосновение оборвало последнюю ниточку моего самообладания.
И тогда я поцеловал ее.
Я целовал с целенаправленной нежностью, пока ее дыхание не стало тяжелым, и ее губы не приоткрыли мои. Своим языком она прикоснулась к моему, и я застонал, углубляя поцелуй и ведя нас назад.
Голубка схватила меня за рубашку, а я намотал ее волосы в кулак, желая большего, нуждаясь в большем.
Древесина книжной полки впилась мне в спину, когда Джемайма обвила руками мою шею, и я поднял ее. Ногами она обвилась вокруг моей талии, а прикосновение ее грудей к моему бешено колотящемуся сердцу сделало меня слепым, неспособным делать что-либо, кроме как чувствовать.
Ее тихие стоны, когда я нежно покусывал ее губы, заставили мой член напрячься в брюках. Я издал гортанный звук, стоило Джемайме начать тереться об меня и обхватить мое лицо руками, наклоняя его для большего доступа, а затем скользнула ладонями в мои волосы.
Затем мой телефон издал звук пришедшей электронной почты, и чары были разрушены.
Джемайма чуть не упала на пол от того, как быстро оторвалась от моего рта.
— Черт, — выдохнула она, когда я крепко удерживал ее. Она посмотрела на меня снизу вверх, ее кожа была восхитительно розовой, губы — аппетитно красными, а волосы — соблазнительно спутанными, затем сглотнула и попятилась к двери.
Думай, думай, думай, ты, невыносимый идиот.
Но твердый член у меня в штанах перекрыл все функции, полностью отключив
Она уже давно ушла, когда я пробормотал:
— До следующего раза, Голубка.
Детское восхищение от созерцания помещения вернулось, когда я провела пальцами по перилам и стенам, заглушая остатки тревоги.
Мысли о моей матери, о матери Томаса преследовали меня, когда на следующий день я гуляла по этому гигантскому дому. Не для того, чтобы сбежать, а чтобы исследовать.
Независимо от того, как сильно я старалась, мои мысли постоянно возвращались к Томасу. Я постоянно пыталась дотронуться до своих губ. И мое сердце постоянно пыталось заблокировать рациональное мышление.
В гостиной я провела пальцами по стеклу фоторамки, разглядывая пару за ним. Скорее всего, эта была единственная их фотография в этом доме, поскольку другие мне не попадались.
Томас был до мозга костей похож на своего отца, и я не могла полностью винить свою мать за то, что она поддалась искушению рискнуть всем, что у нее было.
За исключением его глаз.
Редкий оттенок синего принадлежал светловолосой женщине с натянутой улыбкой на красных губах. Она была красива в классическом смысле. Из тех, кто выигрывал конкурсы красоты и не раз привлекал внимание мужчин.
Пальцем я скользнула по тому месту, где рука мужчины обнимала женщину за талию, и, хотя пыталась, но не могла найти в себе силы возненавидеть ее за то, что она сделала. За то, что украла у меня и моей семьи нечто важное. Был только оглушительный укол печали о несбыточном.
Это была трагедия, вызванная любовью.
И мне было не привыкать к рискам и опасностям, которые включали в себя потерю моего сердца.
— Беатрис и Антонио Верроне. — Голос Мурри напугал меня, и я опустила руку, обернувшись и увидев его в дверях.
— Они были прекрасны.
Намек на улыбку тронул его губы, он скрестил руки на груди, переводя взгляд с меня на окно размером от пола до потолка позади меня.
За окном виднелось что-то вроде внутреннего дворика, а в центре него, окруженный розовыми кустами и скамейками из песчаника, находился бассейн.
Очарованная, я шагнула ближе, затем остановилась, затаив дыхание при виде Томаса, делающего сальто, прежде чем проплыть половину бассейна под водой. Даже когда мои щеки начали краснеть, а по телу разливался жар, я не могла отвести взгляд. Теперь я знала, как Томас сохранял стройное телосложение пловца, наблюдая, как он проплывал круг за кругом, его плавные движения рук стремительно рассекали воду.
Мурри прочистил горло, и я отступила назад, наклоняя голову и заправляя прядь волос за ухо.