Окруженец

Найменов Виктор

— Это был мой первый и последний бой. Я служил в отдельной танковой бригаде, командиром роты. Бригада наша состояла из легких танков Т-28, лишь у комбрига был в подчинении взвод «тридцатьчетверок», три штуки. В общем, происходило что-то непонятное и страшное.

— А что случилось-то?

— После начала войны нами никто не интересовался. Мы так и стояли на своем месте, без всякого движения. Такое было ощущение, что про нас попросту забыли. Паники-то у нас не было никакой, но беспокойство присутствовало. Во всяком случае, у меня. Телефонной связи не было, посылали нарочных в дивизию, но все без толку. Диверсанты фашистские сработали хорошо. А у нас по одному боекомплекту на танк, и по одной заправке горючего. Командир послал в дивизию даже танк из моей роты, но все оставалось по-прежнему,

бригада была без связи. Мы, как бы, выпали из жизни, нас даже не бомбили почему-то, хотя бомбардировщики регулярно летали над нашими головами. Но вот, в один из дней, примчался наш разведчик на мотоцикле и сообщил, что на нас движется большое количество немецких танков. Его товарищи сожгли один из них, но сами погибли под гусеницами. И, действительно, вдалеке уже слышался гул многочисленных моторов. Все сало ясно, война докатилась и до нас. И нам, а не кому-нибудь другому, нужно останавливать врага, во что бы то ни стало. Поэтому командир построил экипажи и приказал готовиться к бою. Все понимали, что бой этот будет неравным, наши легкие танки особой опасности для вражеских средних танков Т-3 и Т-4 не представляли. Нашими пушчонками их лобовую броню не взять, но если бить в бок, то можно с ними справиться, тем более, что и скорость больше, и маневренность лучше, чем у немцев. Так что, пройти через нас, как на параде, у них не получится. Комбриг у нас опытный был, еще на Халхин-Голе мял японцев танками. Поэтому он выстроил танки бригады таким образом, что все «тридцатьчетверки» оказались на одном фланге, на левом. А остальные машины разбил на два эшелона. Моя рота оказалась во втором. Вскоре вдали показались немецкие танки, это было завораживающее зрелище, они шли ровными рядами, действительно, как на параде. Но страх у меня, почему-то, отсутствовал, был только легкий мандраж и желание вступить в бой.

Капитан внезапно замолчал и стал неподвижно смотреть на затухающий костер. Я не стал торопить его, времени у нас было предостаточно. А капитан вновь переживал начало своего первого в жизни боя. Молчал он долго, минут десять, а потом продолжил хриплым голосом:

— Немцев надо было подпустить, как можно ближе, потому что на дальней дистанции наши снаряды не причинили бы им вообще никакого вреда. Но вот время пришло, взлетела красная ракета, и первый эшелон наших танков ринулся на врага. А мы вместе с «тридцатьчетверками» оставались на месте до приказа комбрига.

Вдруг капитан закрыл лицо ладонями и начал раскачиваться, как маятник:

— Господи, они горели, как свечки!

Он снова замолчал, продолжая раскачиваться, а я не знал, что мне делать и молча смотрел на него. Я хорошо понимал капитана Борисенко, на его глазах погибали товарищи, а он ничем не мог им помочь. Приказ есть приказ, и ему приходилось оставаться на месте. Через некоторое время Иван успокоился и продолжил:

— Да, они горели, еще даже не встретившись с врагом лицом к лицу. Но погибли не все. Нескольким машинам все же удалось вклиниться в немецкий строй. Вот здесь началось что-то невообразимое. Я увидел, как два наших горящих танка пошли на таран, а остальные стали крутиться среди немцев, поджигая их танки. Немцы были неуклюжи и неповоротливы, боялись поразить своих, а наши плясали между ними, исполняя танец смерти!

Капитан снова надолго замолчал, но вел себя достаточно спокойно, а потом стал рассказывать дальше:

— Но вот пришла и наша очередь, по приказу комбрига мы рванули вперед. Замысел командира удался на славу. «Тридцатьчетверки» на своем фланге разметали немцев буквально, как котят, и зашли к ним в тыл. Мы же двинулись в лобовую. У меня был отличный механик-водитель, он виртуозно владел танком. Поэтому мне и удалось подбить немца. Между нашими машинами связи не было, поэтому я плохо представлял себе, что творится на поле боя. Хотя, какая там связь! Там был только грохот, скрежет, лязг и еще какие-то непонятные звуки, что даже в шлеме было невыносимо больно ушам. Но все же мне удалось заметить кое-что через триплекс. Горел один Т-34, а вокруг него чадили пять или шесть немцев. На другом от меня фланге бой тоже еще продолжался. И вот в это время налетели пикировщики, и началась бомбежка. Немцы, видимо, отвели свои уцелевшие

танки и вызвали авиацию. Наверное, крепко мы их потрепали, что даже со своими хвалеными танками они не смогли с нами справиться.

Капитан снова помолчал и добавил:

— С одной бригадой легких танков.

Потом продолжил:

— Взрывом бомбы у нас разбило гусеницу, и осколком был убит механик-водитель. Я, все-таки, сумел вытащить контуженого наводчика из танка и положить на землю. Потом осмотрелся, но ничего не увидел, только гарь, дым, и вой самолетов и бомб. Я попытался оттащить наводчика подольше от танка, но раздался взрыв, и наступила темнота. Очнулся уже в каком-то сарае, среди таких же, как и я. Нас было там человек тридцать, много раненых.

Потом тихо добавил:

— Подожди немного. Не могу больше.

Он поднялся и куда-то ушел. Да, досталось капитану, побывал всего в одном бою, но зато в каком! Вся «моя» война не идет ни в какое сравнение с этим танковым побоищем! Хотя, может быть, я и ошибаюсь.

Капитан вернулся примерно через полчаса и принес в снятой гимнастерке грибы. Выглядел он уже лучше, наверное, горестные воспоминания немного отступили от него. Возможно, что и так, но вытравить это из памяти не удастся никогда. Эти воспоминания будут преследовать его всю оставшуюся жизнь, особенно по ночам. Но сейчас капитан выглядел довольно бодрыми даже весело произнес:

— Вот — обед насобирал!

Я старался поддержать его и тоже, бодренько так, сказал:

— Молодец, товарищ капитан! Благодарю за службу!

— Рад стараться, товарищ лейтенант!

И мы принялись за дело, вычистили грибы и поставили вариться, тем более время подошло, как раз, к обеду. А капитан, тем временем, продолжил свой рассказ:

— Продержали нас там, около недели, а потом перевели в другое место. Это был просто открытый участок, огороженный колючей проволокой. По углам стояли вышки с пулеметчиками. В общем, мрак какой-то, кормили отбросами, воду давали один раз в два дня, изводили, как могли. Временами людей забирали, приводили других. А ранеными никто не смотрел, они умирали там же, и, бывало, лежали по несколько дней.

— Ну и сволота!

Капитан горько усмехнулся:

— Да уж! Там я и встретил своего однополчанина, младшего сержанта Тимофеева Юрку. Он был писарем в штабе бригады. Когда появились немецкие танки, то комбриг приказал отходить всему комендантскому взводу. У них в распоряжении было две полуторки. А командиром остался начальник штаба, комбриг и комиссар ушли на «тридцатьчетверках». И, когда танки пошли умирать, то все, кто мог, заняли оборону. Отделения разведки и саперов, повара, связисты, писаря, санитары. Вот этот младший сержант и рассказал мне, что самой картины боя они не видели, на его месте висело огромное черное облако, были видны только вспышки выстрелов. Но и после налета пикировщиков бой еще продолжался, но сместился левее, в сторону лесного массива. А потом все заглохло.

— А сами как же?

— Часа через два на них пошли танки с пехотой. Что против них моли сделать солдаты с винтовками? Но они не оставили позиций и вступили в бой. Он продолжался недолго, но Юрка успел заметить три горящих танка. А потом был ранен в голову и потерял сознание.

Капитан снова замолчал, и было видно, как тяжелы ему эти воспоминания:

— А через два дня младший сержант Тимофеев Юрий умер от ран. Я подтащил его тело к воротам лагеря и отдал немцам. Возле ворот стояло несколько наших женщин, они о чем-то долго упрашивали немецкого офицера. Тот сначала не соглашался, но потом разрешил забрать тело сержанта. Хоть его похоронят по-человечески.

Он сдернул с головы пилотку и стал вертеть ее в руках, о чем-то думая. Потом через силу произнес:

— Это его пилотка, Юркина.

Он тяжко вздохнул и продолжил:

— Так вот и проходил день за днем. Знакомых я больше не встречал, честно сказать, не очень-то этого и хотелось. Просто стыдно было за свое положение. А вчера утром подъехал грузовик, отобрали нас, первых попавшихся, и повезли неизвестно куда. Я даже не был с ними знаком, да и не к чему это было. Мы думали, что нас везли убивать, но, благодаря тебе, все оказалось по-другому. Но только для меня одного. Вот и все, остальное ты знаешь.