Окружное шоссе
Шрифт:
Он прекрасно понимал, что ничего страшного не произошло.
Что Цырин не сунется в толпу. И все-таки отсутствие его здесь, в расчетной точке, беспокоило Зенича.
Цырин пришел. Появился из-за здания вокзала с чемоданом в руке. У накопителя остановился, оглядываясь. Спросил о чем-то девушку-дежурную. Выслушав его, девушка кивнула.
Он улыбнулся, отвернув лицо к зданию вокзала, с крыши которого перрон освещали прожектора, и Зенич узнал его.
Капитану даже показалось, что он видит царапину на горле.
Но он не был уверен, что видит
"Вот и все, - сказал он себе.
– Вот и все".
Переложив из руки в руку маленький коричневый чемодан, Цырин вошел в клетушку. Пропустив вперед какую-то старушку, за ним последовал практикант. Метрах в трех сзади держался Емелин.
– Пошел, - сказал Зенич, осторожно открывая дверку.
– Я его вижу, - спокойно сказал Гуляев.
– Я вас понимаю, но подождите, пока подойдут вагончики. Отсюда вы его лучше видите, а он вас не видит. Он в клетке. Он никуда не денется.
Подъехали вагончики. Дежурная открыла дверь на поле.
Емелин вышел перед Цыриным, замедлил шаг, преграждая ему путь к вагончикам. Когда же "пограничник" попытался его обойти, сзади вынырнул практикант и подхватил под руку, а лейтенант под другую и неторопливо повели в темноту. Сзади шел Гетьман. Никто ничего не заметил, не оглянулся даже - Зенич все хорошо видел. "Неплохая работа, - отметил он, - на четверку. Но учтите условия".
Капитан дождался, когда Цырина подвели к машине, и только тогда тяжело спрыгнул на бетон и очутился с ним лицом к лицу. Он хотел спокойно рассмотреть его, но спокойно не получалось. Цырин стоял перед ним, растерянный и бледный, почти мальчик с виду, и в правой руке у него был маленький коричневый чемодан.
– Наденьте ему наручники, - сказал Зенич практиканту.
– Посадите в кузов.
"Вот и встретились, - подумал капитан.
– А надо держать себя в руках. Я еще, чего доброго, врежу ему разок, а потом мне за это врежут. Вот он стоит, беспомощный такой, и видит меня впервые. А я его перед собой вижу долго. Целый день.
Он свое получит. Он получит все сполна. Но он получит все по закону. А я не могу ему врезать. Я его нашел и даже не могу ему врезать. Но за то, что я нашел его на день позже, врезать надо мне. Где-то мы упускаем. Что-то очень важное.
И расплачиваемся за это. Всеобщая любовь - что может быть лучше? Но прежде чем возводить её в ранг государственного устройства, надо точно знать, не найдется ли среди "любящих"
некто способный проломить тебе череп маленькой заводной ручкой на тридцать восьмом километре Окружного шоссе".
– Товарищ капитан, здесь деньги, - закричал практикант.
Голос его вывел капитана из оцепенения. Все закончилось, но не было радости, и Зенич, как всегда в подобных случаях, спрашивал себя: "Почему? Это потому, что все кончилось очень быстро и я устал, - решил он.
– Ничего не кончилось, - сказал он себе.
– Держись крепче. Ничего ещё не кончилось".
– Товарищ капитан!
– снова позвал практикант.
Зенич подошел.
– Закройте чемодан и поставьте в машину, - сказал капитан строго.
Практикант поспешил выполнить приказание.
"Странно, - подумал Зенич, - целый день вместе, а я даже не знаю, кто он. Он старался, а я даже не знаю, как его зовут. Но зато я знаю все о том, кто сидит в кузове в наручниках. Все хорошо. Все так и должно быть".
– Как ваша фамилия?
– спросил он у практиканта.
– Моя?
– удивился тот.
– Ваша, ваша.
– Городенко.
– А звать?
– Володей.
– Тезки, значит. Ну, а отчество?
Практикант смутился.
– Не тяну я ещё на отчество, - сказал он.
– Тянете, - заверил его капитан.
– Еще как тянете!
– Владимир Николаевич.
– Полные тезки. Молодец, полный тезка! Поехали, - сказал Зенич всем.
– Вы про новосибирский спрашивали, - подал голос Гуляев.
– Вон он садится.
Капитан посмотрел на полосу. С такого расстояния все выглядело игрушечным. И намеченный прожекторами штрих полосы, и самолетик на дальнем её конце. Увеличиваясь в размерах, самолетик бежал по полосе. Вот он достиг ближнего конца полосы, и прожектора, погаснув, включили ночь. Оборвался пронзительный рев - замолчали двигатели.
– Двенадцать лет я тут работаю, а в Новосибирске не был, - сказал Гетьман - Ребята все приглашают, слетай, говорят. Да некогда. Хороший город Новосибирск?
– Хороший, - сказал Зенич.
– Говорят, что хороший.
ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ НОЯБРЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ НОЛЬ ЧАСОВ
СЕМНАДЦАТЬ МИНУТ
В управлении капитана дожидался следователь Марущенко.
– Поздравляю, - сказал следователь.
Больше он ничего не сказал, и Зенич был благодарен ему за это.
– Извините, товарищ Марущенко, - на всякий случай сказал он.
– Все дела завтра.
– Да, конечно, - поспешно согласился следователь.
Спускаясь, капитан чувствовал его взгляд. Он подумал
почему-то, что работать с ним будет легко. И ещё он вдруг понял, что его собственная работа по делу кончилась.
"Порядок, - сказал он себе. И тут же оборвал себя: - Порядок? Что такое, в сущности, Окружное шоссе?
– спросил он себя.
– Это когда идешь все время прямо и рано или поздно приходишь на место, откуда начал. Никогда все не будет в порядке. Мир ещё далек от совершенства. Что-нибудь обязательно будет не в порядке, как ни старайся.
Это плохая философия, - сказал он себе.
– Если где-то непорядок, значит, ты плохо старался. Конечно, ещё кто-то старался плохо, но тебя в первую очередь должно беспокоить собственное старание. А других - их собственное. Если каждый будет стараться и при этом думать, что сделал меньше, чем мог бы, будет порядок. Мы часто думаем о других, что они в чем-то не дотягивают, хотя могли бы. В первую очередь мы должны думать так о себе.