Октавия
Шрифт:
Мы поднимались по склону холма к маленькому серому фермерскому домику. Трава сверкала белизной, как страусовые перья, сделанные из прозрачного стекла, на каждом листочке искрился снег, отовсюду свисали длинные сосульки. Внезапно из сарая, находившегося неподалеку от дома, выбежала пожилая женщина с рукой на перевязи.
– Доктор!
– закричала она.
– Слава Богу, вы приехали. Коровке моей плохо.
– Осторожно, не поскользнитесь.
– Финн поддержал ее за здоровую руку.
– Что с ней?
– Она
– Я взгляну на нее.
– Финн вошел в сарай.
В углу металась перепуганная ревущая корова.
– Ну, ну, - произнес Финн успокаивающим тоном, подходя к ней.
Осмотрев корову, он сказал:
– Дела плохи, Бриджет.
Женщина заплакала, причитая и жалея единственную кормилицу.
– Ступайте домой, - сказал Финн.
– Я сделаю что смогу. Вы только будете помехой с вашей сломанной рукой. Вы мне поможете, - добавил он, обращаясь ко мне.
– Я не могу, - пропищала я.
– Я ничего не понимаю в коровах. Может быть, мне вернуться на остров и позвать на помощь?
– Слишком поздно, - сказал Финн, засучивая рукава.
Корова издала мучительный стон.
– Ладно, - согласилась я мрачно.
– Что мне делать?
– Держать теленка за ноги и, когда я скажу “тяните”, тащить его изо всех сил на себя.
– Господи, - пробормотала я сквозь зубы.
– Ну и дела.
Солома была липкой от крови, и единственным источником света была тридцативаттная лампочка. Финн отдавал короткие команды. Он, конечно, умел принимать роды. Но роженицы не катаются и не переваливаются по земле как коровы.
– Я уверена, ей было бы легче, если бы бык присутствовал при родах, - попыталась пошутить я, поднимаясь в третий раз с вонючей соломы.
После этого я уже больше не шутила, но, стиснув зубы, следовала его инструкциям, ощущая все время, что, несмотря на его геркулесовскую силу, он мог быть на удивление нежным и осторожным. Наконец худенький длинноногий теленок благополучно оказался на соломе и гордая мамаша принялась его вылизывать.
– Какая прелесть, - сказала я. Слезы жгли мне глаза.
– Молодец, - сказал Финн. Я почувствовала себя так, будто мне вручили Нобелевскую премию.
– Пошли в дом, умоемся. Бриджет даст нам чаю.
По дороге домой он сказал:
– У вас совершенно измученный вид.
– Не каждый день я бываю акушеркой у коровы.
– Зайдите ко мне завтра на прием. Я хотел бы вас осмотреть.
Я покраснела, польщенная такой заботой.
– Как дела в больнице?
– спросила я.
– Отлично. Три палаты уже полностью готовы.
– Вы, наверное, с ног валитесь от усталости.
Он пожал плечами.
– Со следующей недели у меня приступает к работе новый врач, будет полегче.
– Кто он такой?
– Это она.
– Вот как.
– Секунду я была в замешательстве.
– Что она собой представляет?
– Очень привлекательная. Я ее сам выбрал.
– Для себя?
– Еще рано судить. Я, наверно, романтик. Это все кельтская наследственность. По-моему, отношения между мужчиной и женщиной не должны быть на уровне кроликов.
В Пенлоррене зажигались огни. Они бледно светились в сгущающихся сумерках. Мне почему-то стало не по себе при мысли о красавице докторше, работающей с Финном. Она представлялась мне со стройными лодыжками, с безупречной прической и в распахнутом на пышной груди белом халате.
– Что у вас вышло с женой?
– спросила я.
– Моей жене нравилось иметь мужем врача с хорошей практикой и давать у себя в пригороде маленькие ужины при свечах.
– Надо же.
– Я не удержалась от смеха.
– Это не ваше амплуа?
– Напротив, я очень неплохо смотрюсь при свечах. Я сам виноват не меньше. Она была красива, неглупа, просто она наскучила мне. Я женился, не представляя себе, что она за человек. Впрочем, большинство любит не настоящих живых людей, а какой-то идеализированный образ, созданный их воображением.
Я взглянула ему в лицо. Сейчас оно смягчилось. Мне никогда не нравились рыжие волосы, но у Финна они были темные и густые. Веснушки мне тоже не нравились, как и сломанные носы. Но глаза у него были удивительные, с желтыми точечками и длинными темными ресницами. Его рот, когда он не был сурово сжат, был прекрасен. Под порывами ветра брюки плотно облегали его сильные мускулистые ноги. Несмотря на свои габариты, он двигался с кошачьей ловкостью и грацией.
– Вы сегодня будете у Коко?
– спросила я.
– Может быть. Все зависит от того, как пойдут дела в больнице.
– Пожалуйста, приходите, - сказала я и покраснела.
– Я хочу сказать, если вы не слишком будете заняты, разумеется.
Глава 18
Когда я вернулась, Рори был в ванне. Даже в моей купальной шапочке он выглядел неотразимым.
– Где ты была?
– спросил он.
– Кое-где, - сказала я.
– Я после тебя приму ванну, хорошо?
Я прошла в спальню. Мне не хотелось рассказывать ему про Финна.
Рори вошел за мной, оставляя мокрые следы.
– Где моя белая шелковая рубашка? Это она?
– спросил он, вытаскивая мятую розовую тряпку из набитой неглаженым бельем наволочки.
– Может быть.
– О Боже.
– Рори продолжал вытягивать розовые рубашки одну за другой, как фокусник платки.
– И почему это мои рубашки порозовели?
– Я случайно оставила в стиральной машине мой красный шелковый шарф.
– Когда в следующий раз захочешь что-нибудь покрасить, моих вещей не трогай.