Октоберленд
Шрифт:
Ноксу нужен был животный Чарм, ибо им он мог управлять. Если бы он взял и людской Чарм жертвы, он бы загрязнил себя ее человеческой сутью, а это ему было не надо.
Черная игла засветилась животным Чармом, взятым у Буля. Нокс величественно маршировал вокруг алтаря, воздев сияющую иглу. Подойдя к Деве, он осклабился, показав стоящему над ней злобному ангелу мелкие зубы. Потом он повернулся к Весам, и сверкающая игла с шипением втянула в себя эффлювиальный дым злобного ангела. Тело Весов шлепнулось, как выброшенная на берег рыба, и церемониальная мантия обвисла на горсточке пепла.
Нокс стал выше, мощнее от набранной
Ударила ядовитая игла, дым ангела воссиял вокруг Нокса, распростертое тело рассыпалось пеплом. Телесные тона возникли на лбу Нокса, щетина показалась на лысине. Вбирая в себя силу жизни очередного члена ковена, он становился все моложе и сильнее. Старая некротическая кожа слезала, и постепенно появлялось на свет тело юноши. Когда Нокс втянул в себя силу Льва и встал снова перед Девой, на ее злобного ангела гордо смотрело загорелое лицо, и длинные черные волосы рассыпались по широким плечам.
— Ты не умрешь, — провозгласил он, показав в улыбке великолепные зубы, — ибо с тобой, Мэри Феликс, я построю Мэйленд, ковен моей новой весны. — Миндалевидные глаза, карие и ясные, спокойно смотрели в злобное лицо астральной тени. — Спустись и подними ее, дабы и Мэйленд поднялся с нею.
Злобный ангел повиновался. Его призрачный силуэт влился в простертое тело Мэри, и она встрепенулась, приходя в себя. Как лунатик, она встала на ноги, и ангел отступил от нее, трепеща крыльями в воздухе, как папиросная бумага над горящей лампой.
Мэри заморгала, пытаясь понять, где она. Красивый мужчина, стоящий перед нею — это был омоложенный Нокс. Это она поняла не только по черной игле в его руке, но и по резкой команде, которой он подозвал ее ангела. Они вдвоем шагнули к алтарю, и ангел обернулся к ней ее собственным лицом, только жестоким и резким. Тень взяла в руки пламя свечей и взорвалась яркой солнечной пылью, став шаром пыльцы, окружившей пепельный круг.
Благоуханный бальзамический ветер развеял пепел, оставив лишь одиннадцать мантий с пятнами сажи.
— Октоберленда больше нет, — объявил Нокс мелодичным голосом и бросил иглу на окровавленное тело Буля. От ее прикосновения Буль вспыхнул синим пламенем, оболочкой вертящихся газовых языков и летящих искр. Тело не шевельнулось — огонь его не коснулся, выгорала лишь остаточная волшебная сила.
С хлопком наступила тьма, погасив весь свет в лишенном окон зале ковена. Синяя ночь вдруг встала в дверях, из которых выходил Нокс. И снова тьма поглотила все, когда он закрыл дверь.
Мэри вдохнула росистую прохладу и свежесть мшистого ручья, опьяненного вешней водой. Не было ни искорки света, слышалось только завывание дымохода на гребне крыши — и ни звука больше. Мэри шагнула вперед, нащупывая алтарь. Ее рука коснулась липкой плоти, и раздался резкий вскрик Буля.
Прикосновение Мэри разбило чары Нокса, и Буль забился с мучительным воем. Он очнулся, охваченный болью, вопил каждый кусочек содранной кожи. Так невыносим был его крик, что Мэри отшатнулась, упала наземь и замерла.
Снаружи молодой Нокс вытянул руки до отказа, будто обнимая этот крик — крик рождения его новой жизни. Боль не убьет Буля на месте. Этот человек явился со Светлых Миров, и на Темном Берегу ему не так-то легко умереть. На это уйдет время. Но после его долгих страданий и неизбежной смерти Нокс будет единственным обладателем его Чарма. С таким Чармом сила молодости сохранится у него на много столетий.
Безумные крики стали тише. Нокс опустил руки, потряс ими как боксер перед очередным раундом. Он стоял в свете луны и городских огней, ощущая мышцы на костях, трогая сам себя, сгибая и разгибая суставы, подпрыгивая от радости. И испустил волчий вой.
— У луны есть книга, — запел он из песни, которую пела ему в детстве мать в грязной деревне. — У луны есть книга, и на каждой странице записаны в ней имена псов.
Он рассмеялся в семитысячелетнюю даль, и ему ответило эхо из синей дымки гор Загроса.
— Внеси мое имя в эту книгу, мать! — крикнул он на диалекте своего детства. — Я — кочевник столетий. Я — пес вечности!
Он с радостным воплем запрыгал в лабиринте дымовых труб и воздуховодов. Потом встал на колени и снова завыл в небесную синь, отражающую буквы закона:
Слабые наследуют землю — сильные возьмут небеса.
Он встал и легкой походкой стал обходить крышу. С осанкой царя обозревал Нокс город. Казалось, перед ним был Вавилон, который выводил случайный узор света, чтобы написать о важном под небесами. Походка Нокса стала быстрой, пружинистой, он вспомнил песчаные террасы, покрывающие разорванные библиотеки и развалины, где когда-то текли райские воды. И он рассмеялся разрушительной силе времени — сами пророки стали всего лишь песком пустыни.
Буль орал из водонапорного бака, как кочевник, укрощающий верблюда, потом крик сменился хныканьем и молчанием. Смерть танцевала во тьме зала ковена, уводя Буля в недожизнь, в пещеры ада, где храмовые города империй стояли как монументы из дерьма. А Нокс танцевал на крыше, танцевал, смеялся и снова танцевал в такт слышимой во всем его существе внутренней музыке, и звезды были его победными струнами.
Он остановился у парапета крыши и радостно посмотрел на огни города. Это был холодный огонь Геенны, лишенное жара сияние места жертвоприношения. Как полярные сияния завешивали пустоту над алтарем планеты, как в северной тайге и тундре жизнь замирала, смиряясь перед камнем, так и здесь камень поднимался служить разуму. Нокс своей жизнью соединил крайности. Он принес очень старое в очень новое, и теперь мир будет ему подчиняться.
Часть седьмая
ВСАДНИК СНА
Мудрость не всегда мудра.
1
БРЕМЯ СНА
Джиоти и Риис вылезли из мелового грота гоблинов, желая убедиться, что Н’драто на самом деле их покинул.
— Не вижу его, — сказала Джиоти, вглядываясь при вспышках молний в глаз Чарма. С высокого уступа как с птичьего полета она смотрела на терзаемый бурей лес, и даже убийца-профессионал сейчас бы не мог от нее укрыться. — Он не затаился поблизости. Наверное, он говорил правду. Мы ему больше не нужны.