Олаф, глупый король
Шрифт:
Пока что капитану делать было решительно нечего, все были при деле.
– Господин капитан, уши урезаем?
– спросил один из воинов, держа за волосы отрезанную голову разбойника-бородача и показывая ножом, тому на ухо.
– Да. Чтоб острые были.
– буркнул Сигурд и уселся на камне, раскуривая трубку.
Пока он курил, его молодцы справились со всеми делами в лагере, стащили вещи разбойников в одну кучу, и эту самую кучу подожгли. Вонь стояла немилосердная.
– Фу, гадость...
– брезгливо морщился воин, тащивший в
"Гримеры" закончили свою жуткую работу, и, в конце концов, головы разбойников окончательно потеряли человеческий облик. Кожа из почернела от дегтя и сажи, волосы и бороды были сбриты, остались лишь редкие пучки на висках и затылке, глаза лишились век, и жутко пялились в никуда, уши заострены, в них вставлены заранее приготовленные стальные кольца-серьги, языки разрезаны наподобие змеиных. Жуть.
– Все готово, господин капитан.
– Хорошо.
– Сигурд поднялся и осмотрел работу, - Сойдет для сельской местности. На копья их. Волчьи головы - к седлам.
Пограничники вернулись к коням и начали доставать из седельных сум волчьи головы, густо вымазанные светящейся мазью, изобретенной на скорую руку союзом науки и алхимии. Приторочив их к седлам на видном месте, воины взлетели на коней и, порысили к ближайшей деревне.
Добрались туда уже хорошо за полночь. Несмотря на поздний час, деревня не спала, повсюду горели факелы, а в центре - это было хорошо слышно, - собралась целая толпа народу.
Сигурд подъехал к воротам и крикнул зычно:
– Эй там! Пограничная стража! Открывайте!
В двери открылось маленькое окошко, из которого взглянули колюче, недоверчиво, чьи-то глаза. Сигурд достал из-под плаща бляху Пограничной Стражи и поднял факел повыше, дабы было видно, что не разбойники пожаловали.
– Рады видеть, ваша светлость, рады видеть!
– затараторили по другую сторону ворот, и те вскоре распахнулись, - А у нас, изволите видеть, праздник. МедведЯ, значт, благородный господин убили... Горящего...
– рядом с воротами ломал шапку здоровый детина с не менее здоровенной секирой. Рядом стоял еще один такой же, - "Братья, небось." - подумал Сигурд, а вслух молвил:
– У нас тут добыча покрупнее будет.
– и гордо показал голову, глубоко насаженную на копье.
Братья затряслись мелкой дрожью:
– Эт, стыло быть... Эт самое... Они нам посевы пожгли?...
– Да кто его знает? Этих тварей там тьма. Старосту веди немедля, а то плетей всыплю! Дело важное, беда грядет.
Один из братьев оставил секиру у частокола и припустил в направлении площади, что-то на ходу выкрикивая.
– С коней не слезать.
– приказал Сигурд, - Ворота запри, дубина!
– это он уже сказал второму брату, - А то набегут сейчас...
"Набежать" действительно могли, но не орки, а светящиеся звери (отловленные пограничными стражниками, вымазанные светящейся мазью, и выпущенные на волю), которые, отчаявшись найти добычу в лесу, шли к человеческому жилью.
Спустя несколько минут появился староста деревни - древний, но все еще крепкий старик с умными колючими глазами. За ним шла толпа разномастного сельского люда с факелами.
Сигурд без слов показал старосте копье с головой "орка".
Старик охнул, и, оглядев воинство Сигурда и их ношу, едва не сел прямо в грязь, но, к счастью, быстро взял себя в руки.
– Что ж такое делается, ваша милость...
– потрясенно проговорил он, - МедведЯ горящие на нас сами из леса выходют, так теперь еще и эти... Слава Всесоздавшему, убили вы это отродие черное...
– Убили, староста, да не всех. Проводи-ка меня в дом. Говорить будем.
Сигурд спешился и направился вслед за старостой.
По пути он увидел огромный костер, возле которого столпился народ. На лавке возле костра восседал юнец, смутно отчего-то знакомый Сигурду. Какой-то бородатый мужик едва ли не насильно вливал в него пиво из огромной кружки... Ах да, это же тот самый парень, который вызывал его величество короля Олафа на дуэль, а потом сам же из замка сбежал - только пятки сверкали. Во дела, а малец-то неплох оказался, раз уж зверюгу такую сам завалил, да не побоялся того, что она "огнем горяше".
Сигурд и староста деревни зашли в большой старый бревенчатый дом, над крыльцом которого висела доска с затейливой резьбой, что, по поверьям, должна не пускать в дом злых духов. На толпу народу, следовавшую за капитаном, Сигурд рявкнул, чтобы те расходились и не мешали разговор разговаривать.
– Проходите, ваша милость, проходите...
– суетливо залопотал старик.
Сигурд без приглашения ногой пододвинул к длинному, укрытому белой скатертью, столу табурет, и усевшись на него потребовал:
– Поесть бы. Мы не евши весь день, к вам торопились, не останавливались по дороге. И седельные сумки моим ребятам прикажи заполнить до отказа. Да не мешкай!
Старейшина покосился, было, на Сигурда, да хотел сказануть грубость, но, взвесив все "за" и "против" решил не связываться с вооруженным отрядом.
Старейшина отдал необходимые приказания, его жена принесла и поставила на стол миски с горячей мясной похлебкой, каравай хлеба и большую кружку пива. Сигурд отодвинул кружку, отказываясь, и пиво тут же ухватил староста, присосавшийся к нему, как к материнской груди.
– Значит так, староста... Как-бишь тебя звать?
– Атли, ваша милость.
– ...Атли. Новости плохие, такие, что хуже некуда.
– Сигурд принялся рассказывать, попутно вылавливая из миски куски мяса и брезгуя жижей, - Те орки, которых мы перебили - это не все, это так... Мелочь. В северных ущельях целые полчища этих тварей. Откуда взялись - никто не знает, а самих их допросить мы не можем - молчат, отродье мерзкое, хоть железом их жги. Сам видел я, староста - плохи дела. Все ущелья ими кишат, ходят, в стаи сбиваются. А жрать им, уважамый Атли, нечего... Понимаешь, к чему клоню?