Олени
Шрифт:
Но я знал, что это не так, что я не сошел с ума и не впал в дикость. Это уединение здесь было нужно мне как отдых после долгой болезни, чтобы потом вернуться в мой, наш, человеческий мир. Хотя мне все еще не хотелось возвращаться, да я и не думал об этом.
Третье лето моего пребывания в «Оленях» было в самом разгаре. Кошмары от моих переживаний после второго нашествия людей в заповедник уже почти не мучили меня, постепенно растворившись в спокойном ритме обычной жизни. Лето в горах радовало меня своей красотой, и я снова жил, полностью подчиняясь пульсу природы. Мысль об уходе из заповедника больше меня не беспокоила, я словно принял как данность: чудо привело меня сюда, чудо и вызволит — словом, я оставил все в руках судьбы. А может быть, мне все еще не хотелось покидать
Было начало августа, и я отправился в сторону Высокой, где еще прошлым летом заприметил один малинник. Вообще-то, малины — сколько хочешь — было много и гораздо ближе, даже в садах заповедника, но чтобы как-то разнообразить свои скитания, я всегда придумывал какую-нибудь цель. К тому же, я уже научился различать запахи и вкус каждого плода, каждой ягоды, травинки и дерева, каждой рощи и каждой поляны, каждого ручейка и родника, даже пейзажа и воздуха в окрестных местах. С собой я взял небольшую корзинку для ягод. Естественно, не себе, а старикам — порадовать их. Идти до малинника было несколько часов, но я вышел рано утром, да и в кустах малины я бродил недолго — ну сколько нужно человеку, чтобы поесть и наполнить корзинку — и уже к полудню тронулся в обратный путь.
Передохнуть я остановился у какого-то родничка, присел на большой овальный и теплый от солнца камень и уже собрался напиться холодной воды из родника, как услышал какой-то мелодичный звук. Сначала я подумал, что это птица, но нет, что-то другое — я уже хорошо разбирался в их голосах. И точно в то самое мгновенье, когда я понял, что это свистит человек (уж не знаю, почему, но это меня совсем не удивило), он вышел из-за поворота лесной тропинки в кустах. И опять же странно, но его появление меня тоже не удивило — он ведь шел со стороны заповедника, да и в его внешности было что-то радостное, доброе и вызывающее доверие.
Из-за бодрого шага и особенно — веселого посвистывания он показался мне сначала молодым (и при этом выглядел как-то комично — был очень похож на студента-зубрилу, отправившегося на экскурсию). Но когда он подошел поближе, я увидел, что ему далеко за сорок. Массивные очки в роговой оправе (вблизи я определил, что с большими диоптриями), легкая бейсболка с козырьком, яркая рубаха в клетку с засученными рукавами, брюки с разрезами, подвязанные под коленями шнурками, а на ногах — туристические носки в крупную поперечную полоску. Он выглядел так, будто его только что сняли с витрины магазина спортивной одежды или с рекламы туристической моды — было трудно поверить, что в таком виде он мог бы пройти немало километров, что его пекло жаркое летнее солнце, обдували ветра и секли дожди. Но самым странным был переброшенный через плечо маленький брезентовый рюкзачок-«однодневка» — немного старомодный по нынешним временам аксессуар туристического снаряжения, к тому же и слишком скромный по своим размерам, чтобы вместить еду на все время долгого путешествия.
Человек заметил меня лишь после того, как я увидел и рассмотрел его, но не испугался и не удивился. И первым поздоровался со мной:
— Добрый день!
— Добрый день! — ответил я и поднялся с камня.
Подойдя ближе, он свернул к роднику, наклонился и, подставив ладони под стекающую из зазеленевшего желобка струйку воды, напился. Потом вынул платок, вытер губы и повернулся ко мне.
— Вот, ищу насекомых, камни, цветы… Но не обычные, а только самые редкие и уникальные.
Лишь много позже столь обширные интересы показались мне странными для любителя природы — обычно камни ищут геологи, за насекомыми гоняются энтомологи, а цветы собирают ботаники, а этот занимался всем сразу. Но тогда это вовсе не показалось мне странным, я слушал его с живым интересом, нимало не удивляясь его необычному появлению. А «любитель природы», отстегнув топорщившийся левый карман рубашки, вынул что-то и протянул мне:
— А вот это «Горная звезда».
Я взял в руки удивительно прозрачный кристалл в виде портсигара. Внутри рубиновыми огнями сиял камень — большой, величиной с лесной орех. А когда я перевернул его, то камень засиял с обратной стороны совсем другими, переливающимися (от лазурного до изумрудного) цветами. Никогда в жизни я не видел такого необычного сочетания кристаллов.
Потом он достал другой камень, затем — еще один, каждый раз объясняя, что это за камни. А в конце вынул
Но раз незнакомец шел по дороге, ведущей от «Оленей», значит, скоро я разгадаю эту загадку.
Однако ни баба Ивана, которая что-то готовила в доме, ни дед Йордан, косивший поблизости, не видели никого и даже посмотрели на меня как-то странно, когда я стал настойчиво расспрашивать их про путника. Поэтому я замолчал, но мысль о незнакомце не давала мне покоя. Как он попал сюда? И почему я не порасспрашивал его побольше? Почему он ничего мне не сказал и вообще держался так, словно я был одним из множества встреченных им по пути людей? Разве так вел бы себя человек, уже несколько дней бродивший по этим диким местам? Откуда он пришел? И как прошел?
Следующие дни я несколько раз ходил к роднику, где мы с ним встретились, напрасно стараясь найти хоть какой-то след, который подсказал бы мне что-нибудь о путнике. И не обнаружил ничего.
Я даже подумал, что он попал сюда — как та банда зимой — на вертолете. Но моторы не шумели, да и вблизи — кроме дворца — не было ни одного удобного места для посадки вертолета. А может быть, он прыгнул с парашютом? Но тогда бы мы увидели самолет.
И вдруг ко мне пришла странная мысль — а что если это был сам Бог, сошедший на землю и по какому-то странному капризу решивший явиться именно мне? Вопреки модным в последнее десятилетие слухам о «внеземных пришельцах», такая мысль не приходила мне в голову, к тому же я не нахожу особых отличий между внеземными и земными существами. Мысль о Боге появилась у меня сначала в качестве шутки, но со временем она стала казаться мне вполне реальной. Во всяком случае — как и все необъяснимое — это было каким-то чудом. Но в чем его смысл? Может быть, мне хотели внушить, что не все люди, которые появляются здесь, непременно тупые и злые, как те две банды варваров, посетившие заповедник. Или — что мне уже пора уходить из «Оленей». Однако я знал, что и этот уход будет зависеть не от меня.
Так шло мое последнее лето в заповеднике.
Я снова погрузился в долгие походы по бескрайним лесам, в ленивые солнечные ванны на пестрых полянках, в чтение и помощь моим милым старикам, в кроссы по еще свежим с утра лесам и купание в озере.
В тот день я почему-то проснулся очень рано с ощущением, что должно случиться что-то особенное.
Лето шло к концу, и ночи были все холоднее. По утрам из открытого окна уже тянуло не приятным тонким холодком, который приносил прохладу летом, а настоящим холодом. Но утренний холод только разбудил меня. Не он был причиной моих предчувствий. Тут было что-то другое (если вообще у предчувствия бывает причина).
Как обычно, я побегал с часок по знакомым тропинкам. Потом душ и завтрак. До обеда читал, потом ходил на озеро и немного поплавал. После обеда подремал чуть-чуть и снова почитал.
Ближе к вечеру я оседлал Белую, и через лес мы отправились с ней на запад.
Когда с какой-то вершины в предгорье Высокой я оглянулся на тонущую в закатных лучах долину, странное предчувствие снова охватило меня с еще большей силой. Мне показалось, что я прощаюсь сейчас с местом, которое стало моим домом.