Оленин, машину!
Шрифт:
Когда я вошёл в его палатку, он поднял голову от стола, на котором были разложена карта и какие-то документы.
— Товарищ подполковник, старшина Оленин по вашему приказанию… — начала я, вытянувшись по стойке смирно. Да не договорил: офицер чуть махнул рукой, прерывая. Кивнул и вернулся к своим бумагам, оставив меня стоять перед столом. Несколько минут он что-то писал и изучал карты, затем наконец оторвался от своих занятий и посмотрел на меня.
— Старшина, у меня к тебе важное поручение, — начал он, вставая. — Нужно доставить пакет с документами в штаб дивизии. Это далеко, километров тридцать отсюда, дорога сложная и опасная,
— Так точно, товарищ подполковник, — ответил я, понимая всю ответственность.
Синицын передал мне пакет, запечатанный красной сургучной печатью, и добавил:
— Поедешь не один. В сопровождение тебе дам своего порученца, лейтенанта Лепёхина. Он проводит тебя и проследит за выполнением задания.
— Товарищ подполковник, разрешите вопрос?
— Ну?
— Почему пакет вы доверяете мне, а не товарищу лейтенанту?
Синицын прищурился, буровя меня серым взглядом.
— Потому что за тебя поручился твой комбат, а Лепёхина я знаю всего две недели.
— Ясно, — ответил, хотя ни черта не было ясно. Рации нет, что ли?
— Гогадзе! — крикнул начштаба. Из второй половины палатки появился рядовой. Вытянулся в ожидании.
— Рацию починили?
— Никак нет. Связисты…
— Позови Лепёхина, — перебил подполковник, ответив на мой мысленный вопрос. Впрочем, я и сам уже понял: это в моё время почти всё передают посредством электроники.
— Есть! — ответил Гогадзе и быстро вышел.
Вскоре к нам присоединился лейтенант. Синицын повторил ему задание, только без добавления про то, кому больше доверяет. Я успел осмотреть офицера. Он был высоким, под 180 см, худощавым молодым человеком с гладко выбритым лицом и строгим взглядом. Я сразу почувствовал, что лейтенант относится ко мне свысока — это читалось в его взгляде. Да к тому же обиделся: не ему же доверили везти пакет.
— Приступайте к выполнению, — сказал начштаба и вернулся к документам.
Мы вышли.
— Старшина, выдвигаемся немедленно, — сказал Лепёхин, не утруждая себя излишними церемониями. — У тебя есть пять минут на подготовку.
— Есть, — козырнул я.
Что-то подустал уже руку к пилотке вскидывать. Там, где я провёл последние несколько месяцев своей жизни, такой жест смертельно опасен. Увидят с дрона, кто кому козыряет, — значит, старший по званию, а за офицеров премию дают.
«Ладно, буду привыкать», — подумал, направляясь к своему внедорожнику. В голове проносились мысли о предстоящем задании и о том, как справиться с этим лейтенантом, который явно считал себя выше меня.
Через пять минут я был готов к выезду. Всего-то и потребовалось, что долить бензина из канистры и воды в радиатор. Боезапас с утра полный, пострелять не пришлось ещё. И слава Богу: на СВО только этим и занимался почти с первого дня.
Лепёхин вскоре подошёл к машине. В руках у него я заметил карту. Видимо, с указанием маршрута. Он коротко бросил мне, сразу переходя на «ты», хотя по возрасту был младше Оленина лет на 10, а мне так и вовсе в сыновья годился.
— Держись лесных дорог, основных путей будем избегать, они заполнены техникой. Надо спешить.
— Ну, спешить так спешить, — сказал я.
Мы сели в машину, и я завёл мотор. Его урчание, хоть и резко контрастировало с той тачкой, которая у меня осталась в прошлой жизни (её движок вообще было из салона практически не слышно, и порой чтобы понять, работает ли,
«С Богом!» — мысленно сказал себе.
Вскоре, стоило выехать за территорию полевого лагеря, машина уже плавно покачивалась на ухабах, и я почувствовал, как адреналин начинает циркулировать по венам. Лепёхин сидел рядом, молча изучая карту и периодически бросая на меня критические взгляды.
— Старшина, надеюсь, ты знаешь своё дело, — сказал он, наконец. — Нам нельзя потерять эти документы. И уж тем более они не должны попасть в руки врага.
Я кивнул, стараясь не показывать, как меня задел его тон. Ишь, зелёный совсем, а поучает! Педагог нашёлся, — и мысленно добавил матерное словцо. Но заставил себя успокоиться. Как бы я к нему не относился, а он ко мне, субординацию никто не отменял.
Дорога, указанная на карте, вела через лесистую местность, что давало хоть какую-то защиту от возможных налётов авиации противника. Я так подумал, поглядывая на небо через просветы между ветвями, но спохватился: здесь не Великая Отечественная. Это в самом её начале и вплоть до 1944 года у немцев было превосходство в воздухе. К тому же войны с японцами пока нет, и те не станут нарочито играть мускулами, проводя воздушную разведку.
Вскоре пришлось свернуть с широкой дороги: по ней шла бронетехника. Я рассмотрел танки и самоходки, которые пылищу подняли несусветную. И хорошо, не придётся мимо ехать. Сомнут, не заметят в таком тумане.
Машина шла медленно, осторожно преодолевая корни деревьев и узкие просеки.
Лепёхин продолжал держаться высокомерно, временами выдавая указания, которые казались мне лишними. Но я понимал, что спорить с ним бесполезно. Воспитали его так, в училище объяснили про требования Устава, единоначалие и субординацию. Плюс характер, видать, у парнишки говнистый. Такие любят карьеру строить на чужих горбах.
Всё шло по плану, пока я не заметил, как впереди, метрах в пятидесяти, не шевельнулись придорожные кусты. Это показалось странным: ветра не было. Может, кабан пробирается? Или лось? Медведь, наконец, или даже тигр. На всякий случай притопил педаль тормоза, понижая передачу.
Глава 7
— Что случилось? — Лепёхин посмотрел на меня с нескрываемым раздражением.
— В кустах что-то шевелится, вон там, слева, — ответил я, пытаясь разглядеть, что происходит.
Мы медленно продвигались вперёд, пока из кустов не вышла огромная медведица. Она была поистине устрашающим зрелищем. Массивное тело покрыто густой тёмно-бурой шерстью, которая блестела в тусклом свете, пробивавшемся сквозь деревья. Зверюга выглядела, словно живая гора из плоти и силы, её каждый шаг отдавался дрожью в тонких ветвях. Мощные лапы, заканчивающиеся длинными острыми когтями, оставляли глубокие следы на земле, словно предупреждение каждому, кто осмелится приблизиться.
Глаза медведицы, стоило ей посмотреть на нас, засверкали яростью и защитным инстинктом, делая её ещё более устрашающей. Казалось, что в них отражается вся дикая природа, затаившаяся в глубине тайги. Замерев, зверь повела носом, а потом глухо зарычала. Судя по следам старых шрамов на её спине и боках, то были свидетельства прошлых сражений и столкновений с другими хищниками или людьми. Это значит, она не боялась никого и ничего на своей земле, а мы стали для неё досадной помехой.